Сам Александр I, хотя и доверял Барклаю, тоже был недоволен его «отступательными движениями». «С прискорбностью должен был видеть, - упрекал царь Барклая, - что сии движения продолжались до Смоленска»[910]
. Теперь, после Смоленска, вдвойне нетерпимым для военной и чиновной элиты, включая самого царя, стало не только угрожающе затянувшееся отступление россиян по пути к Москве, но и отсутствие главнокомандующего при наличии двух командующих на этом пути. Распря между Барклаем де Толли и Багратионом зловеще иллюстрировала парадокс Наполеона: «Один плохой главнокомандующий лучше, чем два хороших».Александр I понимал, что нужен главнокомандующий, облеченный доверием нации, и притом с русским именем. Выбор кандидата на пост главнокомандующего он доверил Чрезвычайному комитету из высших сановников империи. Возглавил комитет председатель Государственного совета генерал-фельдмаршал граф Н. И. Салтыков (бывший воспитатель юного Александра Павловича). В его доме 5 августа комитет провел свое единственное, ставшее историческим, заседание. Как личный представитель царя в заседании принял участие А. А. Аракчеев. Именно по его докладу было принято решение, которое Аракчеев и подписал вместе с членами комитета.
Чрезвычайный комитет рассмотрел шесть кандидатур: Л. Л. Беннигсена, Д. С. Дохтурова, П. И. Багратиона, А. П. Тормасова, П. А. Палена и М. И. Кутузова. Работал он по методу исключения: последовательно отверг, одну за другой, пять кандидатур, а шестую, названную последней,
Генерал от инфантерии с 1798 г. Михаил Илларионович Голенищев - Кутузов (1745 - 1813 гг.) как самый старший по возрасту и службе из всех действующих генералов, сподвижник П. А. Румянцева и А. В. Суворова, истинно русский барин, род которого уходил корнями в XIII в., имел очевидное преимущество перед другими кандидатами в главнокомандующие. Было ему уже 67 лет (жить оставалось всего 8 месяцев). Боевой опыт Кутузова исчислялся в полвека. Генералом он стал в 1784 г., раньше, чем Наполеон лейтенантом. В молодости ему дважды прострелили голову, но оба раза он, к удивлению русских и европейских медиков, выжил. Его правый глаз выбила турецкая пуля в битве под Алуштой, когда ему было 28 лет. После этого он отличился не в одном десятке походов, осад, сражений, штурмов. К 1812 г. Кутузов прочно зарекомендовал себя как мудрый стратег и блистательный дипломат («Хитер, хитер! Умен, умен! Никто его не обманет! - говорил о нем Суворов[911]
), а воспоминания о давней катастрофе под Аустерлицем затмило впечатление от его недавних побед над турками под Рущуком и Слободзеей.Грандам Чрезвычайного комитета импонировала и феодальная состоятельность Кутузова. По титулу единственный среди шести кандидатов
Итак, Чрезвычайный комитет отдал предпочтение Кутузову, основываясь на формально неоспоримых критериях. Единственное, что могло остановить «комитетчиков» перед таким выбором, - это личная антипатия царя к их избраннику. Они знали, что Александр I после Аустерлица терпеть не мог этого, как он выражался, «одноглазого старого сатира», который не осилил Наполеона и тем опозорил своего государя перед отечеством и Европой. Комитет, однако, не усмотрел в этом серьезного препятствия для себя, полагаясь на то, что кандидатуру Кутузова поддержал Аракчеев.
Да, Александр I согласился с выбором Чрезвычайного комитета и 8 августа назначил Кутузова главнокомандующим всеми русскими армиями, хотя и скрепя сердце. «Я не мог поступить иначе, - объяснил он сестре Екатерине Павловне, - как выбрать из трех генералов,
Как же встретила русская армия назначение и приезд Кутузова? Расхожее мнение, будто Кутузов был встречен «всеобщим, от солдата до генерала, ликованием»[913]
, приукрашивает истинную картину. Генералитет, который хорошо знал Михаила Илларионовича не только как военачальника, но и как царедворца, просто как личность, отреагировал на его явление в качестве главнокомандующего неоднозначно. Пожалуй, только Барклай де Толли, хотя и был задет назначением Кутузова больше, чем кто-либо, воспринял его благородно. «Счастливый ли это выбор, только Богу известно, - написал он 16 августа жене. - Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления»[914].