Император Наполеон

Таким образом, первый день «битвы народов» не выявил победителя. Обе стороны понесли огромные потери: Наполеон - больше 25 тыс. человек, союзники - около 40 тыс.[1218] Наполеон, владевший большую часть дня инициативой, несмотря на численное превосходство союзников, был доволен тем, как сражались его войска. Польского князя Юзефа Понятовского он прямо на поле битвы произвел в маршалы Франции. Но результат дня его разочаровал. Разбить Шварценберга и Блюхера до соединения их с Бернадотом и Беннигсеном не удалось. В ночь с 16 на 17 октября и Бернадот, и Беннигсен прибыли к Лейпцигу и привели с собой 110 тыс. бойцов. Наполеон в ту ночь тоже получил подкрепления, но всего лишь в 15 тыс. человек. Теперь войск у союзников стало почти вдвое больше, чем у Наполеона.

С утра 17 октября обе стороны начали убирать раненых и (не мешая друг другу) готовиться к возобновлению битвы. Узнав о двойном превосходстве коалиции в силах, Наполеон понял, что выиграть лейпцигское сражение практически невозможно. Он приказал доставить к нему пленного генерала Мервельдта, с которым уже имел дело как с вестником мира в 1797 г. перед Леобеном и в 1805 г., после Аустерлица. Теперь Наполеон сказал Мервельдту, что в знак уважения к нему отпускает его из плена, и передал с ним письмо к Францу I с предложением мира. Франц, получив это письмо, обратился за советом к Александру I. Тот рекомендовал оставить мирный почин Наполеона (как это делал сам царь в 1812 г.) без ответа[1219].

Предлагая мир, Наполеон, вероятно, хотел выиграть время для дипломатических, да и военных маневров. Вышло же так, что он потерял все. Авторитетные специалисты резонно полагают, что если бы Наполеон начал отступать утром 17 октября, то до рассвета 18-го мог бы отвести свои войска в порядке за р. Эльстер[1220]. Но полдня он прождал, не примут ли союзники его мирное предложение. Когда же к вечеру 17 октября, не дождавшись ответа, он решил отступать, уже было поздно. На рассвете 18-го союзники атаковали его по всему фронту. Три союзных монарха, отслужившие в ночь с 17 на 18-е молебен Всевышнему о даровании им победы над «антихристом»[1221], теперь уповали и на Божью помощь, и на двойное превосходство своих войск в численности.

Второй день битвы стал еще более кровавым, чем первый. Войска союзников сражались не столько умением, сколько числом, ибо Шварценберг слишком полагался на трех монархов, а монархи - на него. Пожалуй, на высоте положения как военачальники были в тот день только русские генералы (М. Б. Барклай де Толли, Н. Н. Раевский, М. А. Милорадович, М. И. Платов) и пруссак Г. Л. Блюхер. Наполеон делал все возможное, чтобы не уступить. Имея вполовину меньше войск, он и здесь умудрялся создавать в решающих пунктах численное превосходство. Был момент, когда он лично повел 5-тысячный кавалерийский резерв Старой гвардии в атаку, чтобы взять обратно захваченную противником деревню Пробстейд (свою опорную базу), а затем вернулся на Тонберг[1222]. Оттуда он и увидел в самый разгар битвы, как вся саксонская рать, сражавшаяся в его рядах, вдруг перешла на сторону союзников и, повернув свои пушки, начала палить из них по французам.

От льва Саксонский вкрадчивый шакал
К лисе, к медведю, к волку убежал, -
напишет об этом Байрон[1223]

.

Французы сочли едва ли не главной причиной своего поражения под Лейпцигом именно этот эпизод, которому, как заметил А. И. Михайловский - Данилевский, «военные летописи не представляют подобного»[1224]. Такой взгляд на «битву народов», конечно, наивен. Саксонцев было не так много, чтобы их измена могла решить исход битвы: по точным подсчетам Анри Лашука, их было отнюдь не 30 тыс., как считают некоторые французские историки, а всего 4544 человека, из которых 24 офицера и 593 солдата «сохранили верность своему королю»[1225]. Зато в моральном отношении измена саксонцев ударила по войскам Наполеона очень больно. Правда, император строго приказал своему адъютанту О. Ш. Флао, доложившему, что саксонцы предали Францию: «Никому ни слова об этой низости!»[1226] Но возможно ли было скрыть от французских войск такой «нож в спину»? Не зря, как подметил Хилэр Беллок, «с того дня “саксонцами” на жаргоне французской армии называют людей, которые ведут себя подобным образом - даже при игре в карты»[1227].