Император Наполеон

Лагарп настойчиво «тянул Александра в сторону Бернадота»[1373]. Сам Александр не возражал в принципе против «шведского француза», готов был посадить на трон Франции даже Евгения Богарне[1374] (лишь бы сгинул Наполеон!). В штаб - квартире союзников Франц I стоял за регентство Марии-Луизы, Фридрих - Вильгельм III - за любой вариант без Наполеона и только Р. Каслри - категорически за Бурбонов. К поддержке Бурбонов подталкивали царя близкие к нему эмигранты, в первую очередь - земляк и личный враг Наполеона К. О. Поццо ди Борго. Но решающим образом повлиял на Александра все-таки Талейран: этот, по выражению Эмиля Людвига, «хромоногий Мефистофель», склонил «Агамемнона» к признанию Бурбонов непререкаемым аргументом: «Регентство или Бернадот - интрига. Только Бурбоны - принцип»[1375].

Ради соблюдения этого принципа - легитимизма - Александр I стерпел даже болезненное унижение, которому подверг его Людовик XVIII при первой встрече, еще на пути к Парижу, в Компьене: король уселся в кресло, а «царю царей» предложил стул, чем не просто его обидел, а навсегда испортил личные отношения с ним[1376]. Но именно Бурбоны как воплощение феодальной легитимности смогли, что называется, прийтись к масти всех «братьев» - монархов, и Александр вынужден был это признать.

Зато судьбу Наполеона Александр решал, можно сказать, единолично. Притупилось ли в отмщенной душе царя личное чувство ненависти к повергнутому властелину Европы, или он (скорее всего) изобразил себя великодушным, а может быть, как победитель действительно проявил великодушие к побежденному, как бы то ни было, Александр отверг возражения Талейрана, Каслри и даже Меттерниха и принял такое решение: сохранить за Наполеоном императорский титул и предоставить ему в пожизненное владение остров Эльбу, в 50 км от его родины - Корсики. «Талейран с первого же момента боялся этой комбинации, на которую подтолкнул царя Коленкур, настоявший и на сохранении за Наполеоном титула императора и на отдаче ему острова, так близко лежащего и от берегов Франции, и от берегов Италии, т. е. двух стран, над которыми Наполеон долго царствовал»[1377].

Александр Павлович предлагал даже Наполеону (в приватном разговоре с Коленкуром 5 апреля) Корсику, но Коленкур заявил, что Наполеон не сможет принять такое предложение, поскольку Корсика является департаментом Франции и поэтому отделять ее от Франции не следует. Тогда Александр сказал: «Ну, - так остров Эльбу» (владение итальянского герцогства Тоскана). Наполеон, выслушав отчет Коленкура о переговорах его с царем, одобрил все им сказанное[1378].

Ранее, 2 апреля, в разговоре с тем же Коленкуром о судьбе Наполеона Александр сказал даже так: «Пусть он примет руку, которую я предлагаю ему, пусть удалится в мои владения, и он найдет там не только щедрое, но и сердечное гостеприимство. Мы дали бы великий пример миру: я - предложив, а Наполеон - приняв это убежище»[1379]. Таким жестом независимо от того, в какой мере он был искренним, царь демонстрировал безмерное великодушие, как бы не ведая в чистоте побуждений, что тем самым он безмерно унижает Наполеона. Коленкур был слишком умен, чтобы принять всерьез такое предложение.

Наполеон первые пять дней после отречения не походил на себя. Одиноко, как неприкаянный, бродил он по залам огромного дворца Фонтенбло, не замечая всегда готовых помочь ему слуг. 11 апреля он согласился - как частное лицо - подписать договор с четырьмя великими державами (Россией, Австрией, Пруссией, Англией) о том, что он вступает в пожизненное владение островом Эльба, сохраняя при этом императорский титул. Лорд Р. Каслри протестовал против незаконного, на его взгляд, именования в договоре генерала Бонапарта императором Наполеоном. «Протест этот не был тогда принят во внимание, - писал об этом в 1895 г. американский историк Виллиан Слоон, - но до сих пор еще очень многие из выдающихся англичан называют более великого из двух царствовавших во Франции Наполеонов просто - напросто Бонапартом»[1380].