Император Наполеон

Наполеон сразу предложил Александру вести переговоры tête - à - tête, без свидетелей: «Я буду вашим секретарем, а вы - моим»[383]. Дипломатам доверялась лишь чисто техническая сторона дела. Предложение Александра привлечь к переговорам прусского короля Наполеон отверг по-солдатски цинично: «Я часто спал вдвоем, но втроем - никогда». По свидетельству осведомленнейшего генерал-адъютанта Наполеона Р. Савари, Александр счел это выражение «прелестным»[384]. Самому Александру Наполеон старался понравиться не меньше, чем Александр - Наполеону. Договорились, что завтра же Александр переселится из правобережной «дыры» Амт - Баублен в Тильзит и займет тот самый дом, где он жил до Фридланда. Город на время переговоров решили объявить нейтральным, чтобы не показалось кому-либо, что Александр приехал... в плен к Наполеону.

Закончив первую беседу, императоры пригласили к себе в павильон и представили друг другу свои свиты. При этом Александр знакомился с французскими грандами изысканно и сдержанно, а Наполеон с русскими - весело, одарив каждого неповторимой, а то и парадоксальной любезностью. Беннигсену он сказал такой комплимент: «Вы были злы под Эйлау» (vous étiez méchant à Eilau), о чем сам Беннигсен с удовольствием рассказывал Денису Давыдову[385].

В следующие дни Наполеон и Александр почти не расставались друг с другом. По утрам они вдвоем или в сопровождении Фридриха Вильгельма III проводили смотры и учения французских войск. Затем, чаще в салоне у Наполеона, реже - у Александра, вели переговоры. Обедали в 20 часов, всегда у Наполеона - чаще вдвоем, иногда втроем (с Фридрихом Вильгельмом) или еще с великим князем Константином Павловичем и Мюратом. После обеда императоры ненадолго расставались, чтобы дать возможность удалиться гостям, особенно прусскому королю, которого Наполеон не переносил и при каждом случае норовил его уколоть (например, мог спросить короля, разглядывая его мундир: «Скажите, как вы умудряетесь застегивать столько пуговиц?»). Часов в 10 вечера Наполеон уже приходил к Александру - пешком, один, без охраны и свиты, и оба императора засиживались за разговорами о мировых, национальных и личных делах. «Мы не расставались до двух - трех часов утра, - вспоминал Наполеон. - <...>. Обычно мы рассуждали о политике и философии»[386]. Иногда, проговорив до полуночи, они выходили прогуляться, и «военные всякого звания, заполнявшие вечерами улицы Тильзита, встречая двух прохожих, которые, идя под руку, дружески разговаривали, с удивлением узнавали в них императоров Франции и России»[387].

Воспоминания Наполеона, продиктованные им на острове Святой Елены, и отчасти реминисценции Александра I, записанные его придворными, донесли до нас содержание этих бесед. Говорил больше Наполеон - о своих походах (царя особенно интересовал египетский), правилах военной науки, государственных реформах («рекламируя» свой Гражданский кодекс), сотрудниках и врагах, о достоинствах и недостатках различных образов правления. Александр внимательно слушал, задавал вопросы и вновь слушал, стараясь запомнить уроки сидевшего (или ходившего) перед ним феномена и, как он рассказывал позднее, «твердо решившись при случае этим воспользоваться»[388].

Так же инициативно Наполеон вел и деловые переговоры. По любому вопросу он первым излагал свое мнение, выслушивал доводы Александра и в тот же вечер или на другой день присылал царю краткую, но емкую записку с мотивированными вариантами решения. Следующий разговор становился поэтому уже более конкретным, и, если сохранялись разногласия, Наполеон изыскивал компромиссный вариант, mezzo termine[389], как он говорил, при котором он позволял Александру что-то выиграть, сам ничего не проигрывая. Этот вариант Наполеон аргументировал в новой записке, которая на очередной встрече императоров принималась к обоюдному удовольствию.

За время тильзитских встреч Наполеон проникся симпатией к Александру, против которого ранее был, естественно, предубежден, считая отцеубийцей и главным поставщиком «пушечного мяса» для антифранцузских коалиций. Нельзя сказать, что он был очарован царем (привыкнув очаровывать других, сам он не поддавался никаким чарам, если не считать Жозефины и Марии Валевской), но Александр ему понравился, это бесспорно. «Я был крайне доволен им, - написал он Жозефине после первых же встреч с царем 25 июня. - Это молодой, чрезвычайно добрый и красивый император. Он гораздо умнее, чем думают»[390].

О том, как внешне красив был Александр I, свидетельств более чем достаточно. Вот одно из них, относящееся как раз к лету 1807 г. в Тильзите, вспоминает Надежда Дурова: «Государь наш красавец, в цвете лет (всего 29! - Н. Т.); кротость и милосердие изображаются в больших голубых глазах его, величие души в благородных чертах и необыкновенная приятность на румяных устах его. На миловидном лице молодого царя нашего рисуется вместе с выражением благости какая-то девическая застенчивость»[391].