Только к 1811 г., когда обнаружилось, что континентальная блокада - это палка о двух концах, ибо рост производства во Франции, как промышленного, так и сельскохозяйственного, требовал расширения импорта и экспорта, французскую экономику поразил кризис. Наполеон, однако, справился с ним. Используя устойчивую доходность своего бюджета и неиссякаемый приток контрибуций, он смог выдать спасительные субсидии фабрикантам: только в Руане ассигновал 15 млн франков на поддержку местных мануфактур. Мало того, в 1811 г. император «прибег к гигантским заказам для промышленников за счет казны: так, он произвел колоссальные закупки шерстяных тканей для армии, дал громадные заказы лионским шелковым и бархатным мануфактурам для дворцов, приказывал всем подвластным ему европейским дворам делать закупки в Лионе и достиг того, что если в июне 1811 г. в Лионе работало в шелковой промышленности 5630 станков, то в ноябре - 8000»[432].
Имела ли диктатура Наполеона классовую природу? С точки зрения историков - марксистов, безусловно имела: то была диктатура крупной буржуазии. Но такая, в принципе допустимая, точка зрения нуждается в существенной корректировке. Во - первых, классовая опора Наполеона была шире слоя крупной буржуазии, включая в себя
Сам Наполеон неукоснительно придерживался режима экономии и в деловых сношениях с финансистами не упускал случая щегольнуть такой фразой: «Когда я имел честь быть младшим лейтенантом, я не тратил так много». По воспоминаниям Констана Вери, для себя он довольствовался лишь таким предметом роскоши, как форменная одежда - «идеально удобная и прекрасного качества»: не только парадные, но и повседневные мундиры и даже «знаменитая серая шинель» были сшиты из лучших тканей, а его не менее знаменитая треугольная шляпа, «подбитая шелком и бархатом», выглядела как верх элегантности[435].
Став императором, Наполеон продолжал взятый им в годы консульства курс на объединение в единую нацию всех французов - в противовес партийному размежеванию на патриотов и аристократов. Назначая буйного якобинца П. Ф. Ожеро командующим Батавской армией, император внушал ему: «Покажите, что вы поднялись выше всех ничтожных раздоров трибуны <...>. Мы принадлежим не какой-нибудь политической сплетне, а народу»[436]. В кругу доверенных лиц императора вращались, с одной стороны, такие «патриоты», как бывший член робеспьеровского Комитета общественного спасения Жан Бон де Сент - Андре, прокурор - якобинец Пьер Франсуа Реаль и даже бабувист (соратник коммуниста Гракха Бабёфа) Жан Батист Друэ. По подсчетам Эмиля Людвига, 130 человек из тех, кто голосовал за казнь Людовика XVI, теперь возглавляли императорские учреждения[437]. С другой стороны, верно служили императору и такие «аристократы», как военный министр Людовика XVI граф Луи Нарбонн - Лара (по некоторым данным - незаконнорожденный сын Людовика XV)[438], маркиз Арман де Коленкур, герцог Жан де Линьи.
Чтобы равно возвысить и «патриотов» и «аристократов» за плодотворную службу империи, Наполеон в марте 1808 г. воссоздал наследственные титулы для новой знати. С 1808 до 1815 г. в империи появились 31 герцог, 452 графа, 1500 баронов, среди которых были и политики разных «цветов» и вообще не политики[439]. Первым герцогом (Данцигским) стал самый «чистокровный» из окружения Наполеона простолюдин, сын пахаря Франсуа Жозеф Лефевр, женатый на прачке[440].