Император Николай II. Человек и монарх

Конечно, потрясение Императора Николая Александровича было вызвано не только глубокой сыновней любовью и преклонением перед государевой мудростью почившего отца, но и страхом перед той колоссальной ответственностью за судьбы России, которая так неожиданно легла на его плечи. Великая Княгиня Ольга Александровна вспоминала, что в Ливадии, после прощания с усопшим Александром III, её Брат подошёл к ней, обнял её за плечи и зарыдал: «Даже Аликс не могла его успокоить. Он был в отчаянии. Он то и дело повторял, что не знает, что будет с нами, что он совершенно не подготовлен управлять Империей»{495}.

Об этом же писал Великий Князь Александр Михайлович: «В эту минуту в первый и в последний раз в моей жизни я увидел слёзы на его голубых глазах. Он взял меня под руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что стал Императором, и это страшное бремя власти давило его. “Сандро, что я буду делать! – патетически воскликнул он. – Что теперь будет с Россией? Я ещё не подготовлен быть Царём! Я не могу управлять Империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами”»{496}.

Конечно, к мемуарам Александра Михайловича следует относиться осторожно: он был склонен к преувеличениям. Однако ничего странного в такой реакции молодого Государя, при присущих ему ответственности и чувстве долга, нет. Самодержавный Царь тем и отличается от диктатора или президента, что относится к власти как к тяжкому испытанию, посылаемому Господом, а не как к сладостной награде или престижной профессии. Поэтому иной реакция Николая II на вступление на престол быть не могла.

Однако эта реакция позволила некоторым людям, многие из которых вообще не знали Императора Николая II, утверждать, что он был совершенно неопытен, ничего не понимал в государственных делах, к которым относился с легкомыслием. Так, тот же Вельяминов утверждал, что новый Царь «совершенно не оценивал всего значения для России и для него самого происходившего в Ливадии. Мне казалось, что все время он, для будущего Самодержца, держал себя слишком пассивно, ни в чем не проявляя своей личности, и, не скрою, это пугало меня за наше будущее»{497}. Эти свои предположения Вельяминов обосновывал исключительно на приводимом выше ответе Государя на его бестактный вопрос.

Намного позднее, задним числом, недоброжелатели Николая II стали приводить «доказательства» его неподготовленности и отсутствия способностей государственного деятеля. Заметим, кстати, что и Вельяминов писал свои мемуары после революции в Советской России. Классическим «свидетельством» о неподготовленности Николая II к государственной работе являются воспоминания С. Ю. Витте, который винил в этом покойного Александра III. Витте писал, что на вопрос Царя, кого следует назначить председателем Комитета по строительству Великого Сибирского пути, он назвал имя Наследника Цесаревича, на что Александр III ответил: «Да ведь он совсем мальчик; у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем Комитета?»{498} И хотя, со слов Витте, Александр III всё же назначил своего сына главой Комитета, в памяти читателя непременно оставались слова: «мальчик» и «детские суждения». Напомним, что на момент разговора Николаю Александровичу было около 23 лет. Назвать этот возраст «детским», конечно, нельзя, особенно для того времени. Далее в своих воспоминаниях Витте прямо указывал: «Новый Император, несомненно, очень любил своего отца и потому был огорчён его смертью; независимо от того, что он был смущён своим новым положением, к которому совсем не был подготовлен»{499}.