Император Николай II и евреи

«Евреи же, без всякого сомнения, самая сильная, самая цепкая, самая чистая раса из всего теперешнего населения Европы; они умеют пробиваться и при наиболее дурных условиях (даже лучше, чем при благоприятных) в силу неких добродетелей, которые нынче охотно клеймятся названием пороков, – прежде всего благодаря решительной вере, которой нечего стыдиться “современных идей”...». «Мыслитель, на совести которого лежит будущее Европы, при всех планах, которые он составляет себе относительно этого будущего, будет считаться с евреями и с русскими как с наиболее надежными и вероятными факторами в великой игре и борьбе сил. То, что нынче называется в Европе “нация” и собственно есть больше res facta, чем nata (даже порою походит на res ficta et picta до того, что их легко смешать), есть во всяком случае нечто становящееся, молодое, неустойчивое, вовсе еще не раса, не говоря уже о таком aere perennius, как евреи: этим “нациям” следовало бы тщательно остерегаться всякой рьяной конкуренции и враждебности! Что евреи, если бы захотели – или если бы их к тому принудили, чего, по-видимому, хотят добиться антисемиты, – уже и теперь могли бы получить перевес, даже в буквальном смысле господство над Европой, это несомненно; что они не домогаются и не замышляют этого, также несомненно. Пока они, напротив, и даже с некоторой назойливостью стремятся в Европе к тому, чтобы быть впитанными Европой...».

«По ту сторону добра и зла». Афоризм 251.

Вот что писал около 1880 г. Ницше об иудаизме и целях, которые он преследовал. И он был совершенно прав, говоря, что «пока» они стремились только к тому, чтобы «быть впитанными Европой». Это была задача дня. Слова Ницше показывают, что он прекрасно представлял себе как взгляды иудаизма своего времени, так и дух их дальнейшего плана действий по «окончательному сведению счетов с Европой в двадцатом столетии», чтобы стать ее хозяином.

Как мы видели, отношение к вопросу о средствах реализации этого плана кардинально изменилось только после 1890 г. под мощным влиянием Ахада ха-Ама, взгляды которого (по всем данным, изложенных им в «Протоколах сионских мудрецов») получили быстрое распространение в еврейском мире и в 1913 г. на 11-м сионистском конгрессе были, наконец, признаны в качестве общей программы всех евреев.

* * *

Ближе к 1880 г. Ницше предчувствовал, что в XX веке евреи подчинят народы Европы, и воодушевленно говорил о «позолоченных» путях, которыми евреи поведут эти народы к бесконечным богатствам.

Незадолго до него, в 1876-1880 гг., но на этот раз без всякого воодушевления, другой писатель говорил об опасности, которая угрожает христианской цивилизации со стороны евреев. Речь идет о Федоре Михайловиче Достоевском, о котором Ницше, очевидно, не знакомый с его взглядами на еврейский вопрос, отзывался с восторгом, говоря: «Достоевский – единственный психолог, у которого я мог кое-чему поучиться; он принадлежит к самым счастливым случаям моей жизни... Это глубокий человек.»[303].

Но мы снова повторяем, что Ницше не должен был знать о том, что говорил Достоевский о евреях как в своем «Дневнике писателя», так и при других обстоятельствах: «А между тем мне иногда входила в голову фантазия: ну что, если б это не евреев было в России три миллиона, а русских, а евреев было бы восемьдесят миллионов, – ну во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Не обратили ли бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали бы кожу совсем? Не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?..».

«... У меня перед глазами письма евреев, да не из простолюдья, а образованных евреев, и – сколько ненависти в этих письмах к “коренному населению”! А главное, – пишут, да и не примечают этого сами. Видите ли, чтоб существовать сорок веков на земле, т. е. во весь почти исторический период человечества, да еще в таком плотном и нерушимом единении; чтобы терять столько раз свою территорию, свою политическую независимость, законы, почти даже веру, – терять и всякий раз опять соединяться, опять возрождаться в прежней идее, хоть и в другом виде, опять создавать себе и законы и почти веру – нет, такой живучий народ, такой необыкновенно сильный и энергический народ, такой беспримерный в мире народ, не мог существовать без Status in statu (государство в государстве), который он сохранял всегда и везде во время самых страшных, тысячелетних рассеяний и гонений своих...».