ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I

По существу, вся его жизнь была предопределена событиями этого раннего июньского утра, когда его, сонного, полураздетого, усадили в коляску и повезли в Зимний дворец. Его вывели на балкон и показали ревущей от восторга толпе; а потом перепуганному мальчику сказали, что его отец, Петр Федорович, хотел посягнуть на его жизнь.

Это сообщение произвело потрясающее действие на впечатлительного ребенка. «Он был охвачен столь сильным ужасом, что с тех пор его организм повредился», – сообщал в Париж посланник де Кобр.

И потом неожиданная смерть отца, о котором он слышал много хорошего. Одиннадцать лет спустя Павел Петрович признается, что «страх и обычная принужденность вкоренились в него с 1762 года и что именно с этого времени у него создалась привычка к подозрительности».

Он боится подвергнуться участи отца, убийцы которого где-то здесь, рядом с ним. Подозрения и страх преследуют, терзают и мучают его, но Павел никому, даже Порошину, не смеет говорить о них. Вот и вчера за столом разразился скандал – он отказался есть суп, который показался ему подозрительно сладким. Уж не отравлен ли он? А Никита Иванович гневался, не понимая, в чем дело.

В такие минуты на Павла нападает тоска, он кривляется, и «все головой вниз мотает, точь-в-точь, как покойный Петр Федорович». Но такие припадки бывают редко – он умеет владеть собой и скрывает свои чувства: почтителен к матери, любезен с окружающими.

В «злом умысле» Павел подозревает даже свою мать, и, возможно, не без оснований. В 1774 году он внезапно заболел, и «лейб-медик определил, что цесаревичу был дан яд, – сообщает князь В. И. Лопухин. – Павла удалось спасти, но его нервная система оказалась расстроенной». Так называемые «порывы гнева», о которых так много говорили, были не чем иным, как болезненными припадками. «В такие минуты император бледнел, черты лица его искажались до неузнаваемости, ему давило грудь, он закидывал голову назад и начинал задыхаться. Когда же он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, то не было примера, чтобы он не отменил своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева».

Подобными припадками, только более продолжительными и сильными, страдал и его великий прадед, после того как в четыре года ему дали яд по приказу Софьи.

К страхам за свою жизнь и к подозрениям добавляется и горечь от сознания того, что мать – виновница гибели отца, присвоила престол, принадлежащий ему по праву. А «мать рано стала подозревать в нем будущего мстителя за отца, и, может быть, это подозрение было причиной того, что подраставший великий князь усвоил себе эту роль. Вследствие этого подозрения Павел рано стал одиноким». Он живет в ужасающей атмосфере екатерининского двора, среди петербургских Полониев и Розенкранцев, а также Гертруды и Клавдия, соединенных в лице императрицы.

Под влиянием этих сложных отношений с императрицей-матерью развивается и окончательно складывается характер Павла Петровича. Если вникнуть во все обстоятельства, сопровождающие его детство, юношеские годы и даже зрелый возраст, то становится понятной «загадочность» характера этой далеко недюжинной личности. Всю свою нелегкую жизнь он был «мучеником своего высокого жребия».

Глава шестая Конституция Панина-Фонвизина

Панин был государственный человек и глядел дальше других – его цель состояла в том, чтобы провозгласить Павла императором и Екатерину правительницей. При этом он надеялся ограничить самодержавную власть.

А. Герцен

Авторитет Панина был очень высок: почти все иностранные дипломаты видели в нем одного из руководителей заговора. Австрийский посол граф Мерси д'Аржанто сообщал: «Главным орудием возведения Екатерины на престол был Панин». Французский посол де Бретейль: «Кроме Панина, который скорее имеет привычку к известному труду, чем большие средства и познания, у этой государыни нет никого, кто бы мог помогать ей в управлении и в достижении величия…»

Тогда мало кто знал, что автором сценария переворота и главным действующим лицом была сама Екатерина. Но верно и другое – Панин становится ее главным советником. Ни один важный вопрос внешней и внутренней политики не решается теперь без его участия. «Все делается волею императрицы и переваривается господином Паниным», – пишет Дашкова брату в Голландию. «В это время Екатерина крепко верила в дипломатические таланты Панина», – свидетельствует В. Ключевский.