Двор был покорен остроумием, любезностью и воспитанностью великого князя, его знаниями в области французского искусства и языка. На вопрос Людовика XVI, имеются ли в его свите люди, на которых бы он мог положиться, Павел Петрович с присущей ему выразительностью ответил: «Ах, я был бы очень недоволен, если бы возле меня находился хотя бы самый маленький пудель, ко мне привязанный, мать моя велела бы бросить его в воду, прежде чем мы оставили бы Париж».
В Неаполе, когда заговорили о законодательной деятельности Екатерины II, ее сын с горечью заметил: «Какие могут быть законы в стране, где царствующая императрица остается на престоле, попирая их ногами». В Вене, где «все удивлялись серьезному и возвышенному складу ума наследника, его любознательности и простоте его вкусов», во избежание недоразумений отменили постановку «Гамлета» – «зачем иметь двух Гамлетов, одного в зале, другого на сцене?».
Отправляя сына в Европу, императрица хотела показать ей неспособность сына царствовать, но добилась обратного – Европа признала в наследнике человека, способного управлять Россией.
В ноябре 1782 года великокняжеская чета вернулась на родину.
Н. И. Панин продолжает оставаться первым министром, но значение его падает: восходит звезда энергичного, талантливого Григория Потемкина. Екатерина больше не нуждается в своем «обидчике» и предпочитает ему вице-канцлера Безбородко.
В конце апреля 1781 года Никита Иванович берет трехмесячный отпуск. Английский посол Гаррис с удовлетворением сообщает в Лондон об отставке человека, доставившего Англии столько хлопот своей политикой «вооруженного нейтралитета». «…Невероятно, чтобы граф Панин снова вступил в управление делами, – писал посол. – Он хочет приехать сюда ко времени привития оспы великим князем. Это в особенности не нравится императрице, которая с гневом сказала, что не понимает, зачем будет Панин при этом случае; что он всегда вел себя, как будто был членом семьи, и ее дети и внучата столько же принадлежали ему, как и ей… Но, прибавила государыня, если Панин думает, что когда-нибудь вступит в должность первого министра, он жестоко ошибается. При дворе моем он не будет иметь другой должности, кроме обязанности сиделки».
В день отъезда Павла с женой за границу Екатерина II в последний раз встретилась с Паниным. «…Она явно выразила ему свое презрение, что необыкновенно смутило спокойную и неподвижную физиономию Панина», – сообщает очевидец. Отставленный от дел и любимого воспитанника, Панин тяжело заболел.
Уже на следующий день после приезда великокняжеская чета посетила опального Панина. Он весь вечер провел с ними, хотя и был слаб после болезни.
Павел радовался встрече и своему возвращению, беспрестанно шутил и дурачился, рассказывая о зарубежных впечатлениях. До того было хорошо и весело, что под конец Никита Иванович попросил любимого воспитанника взять серьезный тон – не было больше сил смеяться.
Состоялся и серьезный разговор «Об истребившейся в России совсем всякой формы государственного правления». Находясь под большим впечатлением от этого разговора, Павел Петрович наспех, в тот же вечер, с несвойственной ему небрежностью стиля, записал: «Поверено было о неудобствах и злоупотреблениях нынешнего рода администрации нашей… нашли за лучшее согласовать необходимо нужную монархическую екзекутивную власть по обширности территории государства, с преимуществом той вольности, которая нужна каждому состоянию для предохранения себя от деспотизма самого государя или частного чего-либо. Должно различать власть законодательную и власть законы хранящую и их исполняющую. Законодательная может быть в руках государя, но с согласия государства, а не инако, без чего обратится в деспотизм. Законы хранящая должна быть в руках под государем, предопределенным управлять государством…»
Следующая их встреча состоялась только 29 марта. «Были тут и объяснения и слезы умиления. Нет, не забыли его, просто боялись навредить, навлечь подозрения».
На другой день Никита Иванович был бодр, весел и часто вспоминал своего любимца. А под утро, в четыре часа, с ним случился удар. Послали за врачами и великим князем.