ИМПЕРАТОР ПАВЕЛ I

В другой раз одна небогатая вдова обратилась к императору с просьбой ускорить рассмотрение ее дела, долго пролежавшего в Сенате. Павел поручил генерал-прокурору Самойлову решить ее дело как можно скорее. Прошло несколько дней, и вдова вновь обратилась к Павлу с благодарностью за его поведение. «Государь, узнав ее, – пишет Болотов, – и увидя благодарящую, восхотел, по милостивому своему ко всем расположению, удостоить ее своим разговором и спросил: довольна ли она и в ее ли пользу решено то дело, но удивился крайне, услышав, что дело было не решено и не кончено. „Да за что же ты меня благодаришь, старушка?“ – спросил государь. „За то, государь, что вы всемилостивейше повелеть соизволили решить сие дело, в чем я и не сомневаюсь“. Но государь легко мог усмотреть, к чему благодарение сие клонилось; и как к несчастью, в самое то время случилось прийти к нему самому генерал-прокурору с какими-то представлениями, то он толико прогневался на него, что прямо ему сказал, что не надобны ему ни представления его, ни он сам, а сим самым и кончилось сего вельможи знаменитое служение: он уволен был от службы, а на его место определен младший брат государева друга и любимца, князь Алексей Борисович Куракин – человек в должности сей несравненно способнейший, нежели г. Самойлов. Случай этот послужил и тому, что государь принимается за Сенат и старается всячески о скорейшем решении дел в оном».

В последние годы царствования Екатерины II Сенат превратился в учреждение, «способствующее представительству и тщеславию его членов».

«Всем известно, – писал Болотов, – что Сенат завален был толиком множеством дел и производство и решение оных происходило толь медленно, что не было никому почти способа дождаться решения оного, буде не имел кто каких-нибудь особливых предстателей или довольного числа денег для задаривания и подкупания тех, которым над производством оных наиболее трудиться надлежало. Бесчисленное множество челобитчиков живало всегда безвыездно в Петербурге, и многие из них проживались и проедались до сущего разорения… Словом, дело сие было неописуемой великости и, так сказать, на небо вопиющее. Произошло же зло сие от следующих причин:

Во-первых, от чудного и странного обыкновения, господствовавшего уже издавна, чтоб в сенаторы определять не лучших, искуснейших и рачительнейших людей, а самых худших и таких генералов, которые ни к каким иным должностям уже не годились и с коими не знали, куда деваться.

Во-вторых, от совершенного несмотрения за господами сенаторами и допущения до того, что они весьма редко съезжались все для выслушивания дел, но большей частью присутствовали очень немногие, да и те приезжали часу уже в одиннадцатом или двенадцатом и просиживали только час, другой, третий, а не более; общие же собрания, в которых многие дела долженствовали решаться, бывали чрезвычайно редки; а все неважные протоколы для подписывания сенаторам носились по дворам. Небрежение сие господ сенаторов простиралось даже до невероятности и до того, что иные лет по пяти сряду в Сенат не приезжали и не заглядывали в оный; а посему какого можно было ожидать успеха?