Император Павел I

«Дражайший Федор Васильевич. Граф Алексей Андреевич передал мне составленный Вами прожект изменения пункта 6 Мальтийского регламента: вторая часть изложенного Вами, мне кажется, — ужасное решение вопроса. Сегодня для меня священный день памяти в бозе почившей государыни цесаревны Натальи Алексеевны, чей светлый образ никогда не изгладится из памяти моей до моего смертного часа. Вам, как одному из немногих, которым я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что холодное, официальное отношение ко мне цесаревича Александра меня угнетает. Не внушили ли ему пошлую басню о происхождении его отца мои многочисленные враги. Тем более это грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же?… Бог весть! Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь еще от нее детей. В горячности моей я начертал манифест: «О признании сына моего Николая незаконным», но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг «к дядям», с глаз моих: гоффурьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя — завидная судьба! Но Безбородко и Обольянинов правы: ничто нельзя изменить в тайной жизни царей, раз так предопределил Всевышний.

Дражайший граф, письмо это должно остаться между нами. Натура требует исповеди, а от этого становится легче и жить и царствовать. Пребываю к Вам благосклонный Павел».

«Понятно, что приведенный документ, по утверждении неизвестного копииста, является тем самым письмом Павла I к Ростопчину, о котором вспомнил фон Бригген, — пишет Эйдельман. — Однако анализ текста вызывает к нему сильное недоверие. Скорее всего это сочинение, стилизованное «под Павла I» и созданное после 1925 года. Как отмечалось, документ опирается как раз на те строки воспоминаний Бриггена, которые впервые появились в июньском номере «Былого» за указанный год…»

Недоверие к приведенному письму не разрешает, однако, загадку подлинного послания Павла к Ростопчину. Кроме свидетельства Бриггена сведения о том же документе находились в руках Н. К. Шильдера. В его архиве хранится следующая запись некоего Д. Л., родственника Ф. В. Ростопчина (речь идет об изгнании Ростопчина со службы 20 февраля 1801 года): «Ростопчин, человек желчный, был глубоко уязвлен незаслуженною немилостию. Он был искренне предан Павлу и не раз ему оказывал услуги и государственные и семейные. Между последними нужно заметить, что Ростопчин часто умерял порывы Павла в отношении к императрице и императорской фамилии и даже успел однажды отстранить намерение государя разлучиться с супругой и детьми. В то время это ходило как слух, поныне сохранилось о том в императорской фамилии темное, ничем не доказанное и ничем не опровергнутое предание».

«Возможно, письмо Павла Ростопчину вроде того, которое только что приводилось, действительно существовало, — продолжает Эйдельман. — Между прочим, в том же архиве Шильдера имеется запись о холодности Александра I к своему двоюродному брату принцу Евгению Вюртембергскому. «Не к этому ли обстоятельству, — спрашивал Шильдер, — относятся семейные услуги Ростопчина, о которых упомянуто»».

А. Ф. Воейков так характеризует Ф. В. Ростопчина: «Ума острого, памяти удивительной, образованный, словолюбивый, но гибкий царедворец, он раболепствовал, хотя способен был к великим делам…»

«При других обстоятельствах и другой обстановке жизни мы могли бы иметь в Ростопчине писателя замечательного и первостепенного, — писал П. Вяземский. — …Не будь он так страстен, запальчив в мнениях и суждениях своих, он был бы отличный дипломат. Продолжал бы он военную службу, он, без сомнения, внес бы в летописи наши имя храброго, распорядительного, энергичного военачальника».

Как же случилось, что такой человек, безусловно преданный Павлу, попал в опалу и был «изгнан со службы»?

Ростопчин пал жертвой собственной подозрительности и вероломства, способствуя отставке Панина. Опала Панина повлекла за собой и опалу Ростопчина, как говорится, «не рой яму другому — сам в нее попадешь».

Панин в письме к барону Крюденеру от 17 ноября 1800 года так объяснял свою отставку: «Из перлюстрации донесения прусского посла графа Мози к королю Фридриху Вильгельму III узнали, что прусскому дипломату было известно неодобрение Паниным резких мер, принятых Павлом против Англии, и это вызвало раздражение Павла».

Ростопчин ловко использует представившуюся ему возможность нанести удар сопернику — он сообщает Панину о неудовольствии императора в тот момент, когда вице-канцлер собирается на обед с иностранными послами. На вопрос Павла, как воспринял Панин его внушение, Ростопчин ответил, что «Панин весело обедает с послами после объявленного ему царского неудовольствия».