Император Павел I

Из донесения Сольмса от 3 августа 1773 года: «…третьего дня вернулся курьер из Дармштадта и привез согласие на брак принцессы Вильгельмины, его дочери, с Великим Князем. Хотя этого должны были ожидать, но кажется, как будто уверенность в этом произвела заметное довольство; по крайней мере, таково впечатление, произведенное на Великого Князя, который вне себя от радости и видит величайшее счастье в браке своем с этой принцессой; он очень в нее влюблен и считает ее вполне достойной его любви и уважения…» После крещения ее нарекли Натальей Алексеевной. Свадьбу решили справить в сентябре, в день рождения Павла.

Из донесения графа Сольмса от 25 июля 1773 года: «…Граф Панин напомнил мне, что в тех случаях, когда я выражал ему мои опасения относительно его положения, он первый всегда меня успокаивал, теперь же считает долгом дружбы предупредить меня, что немилость его решена и что его хотят удалить непременно… Холодность Императрицы доходит до того, что она больше не разговаривает с ним и что сам он не является к ней больше с делами иначе, как когда этого избежать уже невозможно… Он (Панин. — Авт.) говорит, что не столько личная месть Орловых заставляет действовать против него, сколько необходимость для них и Чернышевых удалить человека, постоянно порицающего их поведение, человека, который всегда будет противодействовать их замыслам захватить управление Империей. Им недостаточно влиять на Императрицу, они хотят заполонить и Великого Князя и, если возможно развратить его, подобно тому как они сделали это с его покойным отцом, и потом властвовать над всем, не смущаясь потрясением основ государства, если таковое последует; но граф Панин уверен, что здравый смысл в Князе не поддастся развращению… Я должен верить тому, что говорит граф, ибо он может судить лучше, нежели я. Все, что я знаю, это то, что Императрица не имеет к графу Панину ни того расположения, ни того внимания, как в былое время; но я предполагал, основываясь на дошедших до меня сведениях, что происходит это оттого, что Императрица находит чрезмерным подчинение, в котором граф Панин держит Великого Князя; подчинению этому способствуют необыкновенная привязанность Великого Князя к графу; Императрица недовольна тем, что маленький двор руководится исключительно мнениями Панина… Перебирая в памяти некоторые эпизоды из царствования Ея Императорского Величества, когда граф Панин служил больше государству, нежели Ея Особе, можно поверить, что она никогда особенно его не любила. Он противился ее вступлению на престол, он же помешал ее бракосочетанию, как она того хотела в 1763 году; таким образом, быть может, могли достигнуть того, что она стала недоверчива к Великому Князю вследствие успеха его и увеличивающейся его славы. Одним словом, теперь здесь хаос и при дворе должно подготовиться внутреннее брожение, которое может иметь важные последствия…»

Из этих донесений хорошо осведомленного, пользующегося доверием Панина посла видно, какая сложная обстановка царила при дворе в середине 1773 года. Это подтверждает и Д. И. Фонвизин, который писал своей любимой сестре Федосье: «Мы очень в плачевном состоянии, все интриги и все струны настроены, чтобы графа отдалить от Великого Князя… Все плохо, а последняя драка будет в сентябре, то есть брак Его Величества, где мы судьбу нашу совершенно узнаем. Князь Орлов с Чернышевым злодействуют ужасно графу Никите Ивановичу, который мне открыл свое намерение, то есть буде его отлучат от Великого Князя, то он ту же минуту пойдет в отставку. Развращенность здешнюю описывать излишне. Ни в каком скаредном приказе нет таких стряпческих интриг, какие у нашего двора поминутно происходят, и все вертится над бедным моим графом… Ужасное состояние. Я ничего у Бога не прошу, как чтоб вынес меня с честию из этого ада».

Вопреки опасениям Фонвизина ничего не произошло. Наоборот, за окончание воспитания государя цесаревича Панин был щедро награжден. На первый взгляд это скорее возвышение, чем падение. В благоволительном рескрипте графу Никите Ивановичу Панину жалуются: «…звание первого класса в ранге фельдмаршала с жалованием и столовыми деньгами, получаемыми до того канцлером; 4512 душ в Смоленской губернии; 3900 душ в Псковской губернии; сто тысяч рублей на заведение дома и серебряный сервиз в 50 тысяч рублей; 25 тысяч рублей ежегодной пенсии, сверх получаемых им 5 тысяч, любой дом в Петербурге, провизия и вина на целый год, экипаж и ливрею придворные».

Только немногие понимают, что время Панина прошло — отныне он только канцлер.

Довольная таким исходом, Екатерина сказала: «Мой дом точно вычищен».

Никита Иванович тяжело переживает разлуку со своим воспитанником. Он понимает, что проиграл, и бросает вызов «щедрой Семирамиде» — раздает 4 тысячи подаренных крепостных своим секретарям.