Император Павел I

В армии началась реорганизация, и, зная популярность полководца и его строптивый характер, Павел намекает ему, чтобы не противился переменам. Они хорошо узнали друг друга еще с первой встречи в Гатчине в 1792 году. Войдя в кабинет наследника, Суворов, по своему обыкновению, начал проказничать и кривляться, но Павел остановил его и сказал: «Мы и без того понимаем друг друга». Суворов сменил тон и удивил хозяина своим остроумием и образованностью. После серьезного разговора, выйдя из кабинета, Суворов побежал вприпрыжку и запел: «Принц восхитительный, деспот неумолимый». В это время навстречу ему шел А. Б. Куракин, который и рассказал Павлу об увиденном.

На коронацию Суворов не поехал, отговорившись неотложными делами. Вскоре между ними начались трения. Суворов не терпел чьего-либо вмешательства и продолжал заниматься с войсками по своему методу, да и не спешил переодеваться в новую форму. Пользуясь правами фельдмаршала, он сам распределял вновь прибывших офицеров, «без высочайшего на то соизволения», как требовалось по новому уставу. В ответ на очередной «разнос» императора, заканчивавшийся словами: «По предписаниям нашим исполнять в точности, не доводя о напоминании долгу службы», Суворов сказался больным и сдал командование дивизией своему заместителю генералу Михельсону, победителю Пугачева.

26 января 1797 года Павел I направляет Суворову именной рескрипт: «С получением сего немедленно отправьтесь в Петербург». Но затем, выведенный из себя очередным доносом на строптивого фельдмаршала, отстраняет его от командования. Суворов просит предоставить ему годичный отпуск по причине «многих ран и увечий», но Павел напоминает фельдмаршалу, что «обязанности службы препятствуют от оной отлучаться». Тогда Суворов — «поелику войны сейчас нет, то и в армии ему делать нечего» — подает в отставку.

6 февраля 1797 года вышел указ, в котором говорилось: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь к его императорскому величеству, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы». А через несколько дней последовало уточнение: «без права ношения мундира и орденов, без пенсии с местонахождением в селе Кончанское». Мемуары современников проливают свет на эти строгие меры и причины ссылки фельдмаршала. Хорошо осведомленная В. Н. Головина писала в своих «Записках»: «Во время коронации князь Репнин получил от графа Михаила Румянцева (сына полководца. — Авт.), служившего тогда в чине генерал-лейтенанта под командой фельдмаршала Суворова, письмо. Граф Михаил был самый ограниченный, но очень гордый человек и сверх того сплетник, не лучше старой бабы. Фельдмаршал обращался с ним по его заслугам: граф оскорбился и решил отомстить. Он написал князю Репнину, будто фельдмаршал волновал умы, и дал ему понять, что готовится бунт. Князь Репнин чувствовал всю ложность этого известия, но не мог отказать себе в удовольствии выслужиться и повредить фельдмаршалу, заслугам которого он завидовал. Поэтому он сообщил о письме графа Румянцева графу Ростопчину. Этот последний представил ему, насколько опасно возбуждать резкий характер императора. Доводы его не произвели, однако, никакого впечатления на Репнина, он сам доложил письмо Румянцева его величеству, и Суворов подвергся ссылке».

Девять месяцев продолжалась ссылка опального фельдмаршала. Подозрения о затеваемом им бунте, видимо, рассеялись. 12 февраля 1798 года Павел вызвал флигель-адъютанта, девятнадцатилетнего князя А. И. Горчакова, племянника Суворова, и сказал ему: «Ехать вам, князь, к графу Суворову, сказать ему от меня, что, если было что от него мне, я сего не помню; может он ехать сюда, где, надеюсь, не будет подавать повода своим поведением к нынешнему недоразумению».

Поздним февральским вечером к дому полковницы Фоминой на набережной Крюкова канала подъехал дорожный возок. Не торопясь из него вылез Суворов и направился на второй этаж. Здесь в просторной квартире проживал граф Дмитрий Иванович Хвостов, обер-прокурор Сената, женатый на Агриппине Ивановне Горчаковой, племяннице фельдмаршала. Добрейший Дмитрий Иванович страдал одним недостатком: писал длиннющие, скучнейшие стихи и пытался читать их всем — в надежде узнать их мнение. Чтобы не обидеть милейшего графа, многие, завидев его, пытались бежать или отвечали что-то невнятное. Получив очередной опус сиятельного графомана, писатели не знали, что ответить их автору. Выход из этого положения нашел известный стихотворец, будущий министр И. И. Дмитриев. «Знаешь, — сказал он как-то Н. М. Карамзину, — я нашел, кажется, удачный ответ на присылаемые Хвостовым творения». — «Какой же, если не секрет?» — полюбопытствовал Карамзин. «Я графу отвечаю так: «Ваши последние оды ни в чем не уступают старшим своим сестрам. И автор доволен, и я не солгал». — «Ты это хорошо придумал, — рассмеялся Карамзин, — разреши и мне твоей выдумкой воспользоваться»».

Суворов очень любил Митеньку, но и он, увидев его заплаканное лицо в апрельскую ночь 1800 года, прошептал слабеющим голосом: «Друг мой, одолжи меня, не пиши оды на смерть мою…»