Император. Шахиншах

Снимок (13)

Это репродукция карикатуры, которую какой-то художник-оппозиционер нарисовал в дни мятежа. Мы видим одну из тегеранских улиц. По проезжей части проносится несколько американских машин, лимузинов. На тротуаре стоят люди с разочарованными лицами. Каждый из них держит в руке либо рукоятку от дверцы, либо страховочный ремень, либо ручку от коробки скоростей. Под рисунком подпись: «Каждому – «Пейкан»![29]. Когда шах получил громадные деньги, он обещал, что каждый иранец станет обладателем автомашины. Карикатура изображает, как это обещание реализовалось. Сверху на облаке восседает недовольный шах. Над его головой надпись: «Мохаммед Реза сердится на народ, который не хочет признать, что жить стало значительно лучше». Это любопытный рисунок, иллюстрирующий, как иранцы восприняли Великую Цивилизацию, именно – как Великую Несправедливость. В обществе, никогда не знавшем равноправия, теперь образовались еще более глубокие трещины. Разумеется, шахи всегда были богаче остальных граждан, но их трудно было назвать миллионерами. Чтобы поддерживать двор на приличном уровне, они приторговывали тем, что предоставляли концессии. Шах Насер-эд-дин так задолжался в парижских борделях, что ради уплаты долгов и возвращения на родину вынужден был продать французам право вести археологические раскопки и вывозить найденные древности. Но это было в прошлом. Ныне, в середине семидесятых годов, Иран становится обладателем громадных богатств. И как поступает шах? Часть денег он распределяет среди элиты, половину расходует на свою армию, а остальное – на прогресс. Но что это значит – прогресс? Это не безразличная и абстрактная категория, прогресс всегда вершится ради чего-то и для кого-то. Возможен прогресс, который обогащает общество, делает его жизнь лучше, свободнее, справедливее, но есть прогресс и противоположного толка. Так происходит в единодержавных системах, где элита отождествляет свои интересы с интересами государства (орудием своего господства) и где прогресс как средство усиления государственной власти и ее репрессивного аппарата способствует укреплению диктатуры, рабства, бесплодности, никчемности, пустоты существования Великой Цивилизации в ее рекламной обертке. Стоит ли удивляться тому, что иранцы, неся колоссальные потери, восстали и сокрушили подобную модель прогресса? Они поступили так не в силу своей темноты и невежества (речь ведь идет о народе в целом, а не об отдельных безумных фанатиках), а как раз потому, что были умными, интеллигентными и видели, что творится вокруг, понимали, что еще несколько лет такой Цивилизации – и нечем будет дышать, что они как нация прекратят свое существование. Борьбу с шахом (то есть борьбу с диктатурой) вели не только Хомейни и муллы.

Так трактовала это ловкая, как оказалось, пропаганда САВАКа: будто бы темные муллы погубили светлое и прогрессивное дело шаха. Нет! Борьбу в первую очередь вели все те, кто воплощал собой разум, совесть, достоинство, честность, патриотизм Ирана. Рабочие, писатели студенты, ученые. Они прежде всего гибли в застенках САВАКа, они первыми взялись за оружие для борьбы с диктатурой. Ибо Великой Цивилизации изначально сопутствуют два фактора, которые приобретают немыслимый для этой страны размах: с одной стороны – рост полицейских репрессий и террор диктатуры, а с другой – появление все большего числа рабочих и студенческих забастовок и возникновение мощного партизанского движения. Возглавляют его иранские федаины (у которых, кстати, с муллами ничего общего, наоборот – муллы их преследовали). Это партизанское движение получило больший размах, чем во многих странах Латинской Америки, но мир в общем ничего не знает о его существовании, да и кому до этого есть дело, если шах всем предоставляет возможность заработать? А партизанами оказываются врачи, студенты, инженеры, поэты – вот что представляет собою иранская «темнота», борющаяся с просвещенным шахом и его современным государством, которое все восхваляют и превозносят. В ходе пятилетней борьбы гибнет несколько сотен иранских партизан, еще сотни людей умирают от пыток в САВАКе. В ту пору подобного количества жертв не было на совести ни у Сомосы, ни у Стресснера[30]. Из числа же организаторов иранского партизанского движения, из его командного состава, его теоретиков, стоявших во главе федаинов, моджахедов и других сражающихся группировок, ни один не уцелел.

Из заметок (7)