Весь оставшийся 98 год Траян тщательно инспектировал всю рейнскую границу, а весной 99 г. он проехал по границе дунайской, где по его приказу были проведены большие работы по её укреплению. Строились новые крепости, вдоль течения реки прокладывалась дорога. А близ Железных Ворот на Дунае, где быстрое течение и прибрежные скалы делали небезопасным движение судов по реке, был по повелению Траяна проложен обходной канал длиной в 3,2 километра и шириной до 30 метров. Если на Рейне работы велись прежде всего оборонительные, то на Дунае это была уже подготовка к будущей войне. И войне самой, что ни на есть, наступательной. Даже завоевательной.
Только завершив все эти работы, Траян наконец-то осенью 99 г. вступил в Рим.
«Путь твой был мирный и скромный, действительно как возвращающегося после водворения мира. Я даже не мог бы приписать к твоей похвале, что твоё прибытие не испугало ни одного отца, ни одного супруга… Не происходило никакого шума, когда ты требовал для себя экипажей, ты не оскорбил ничьего гостеприимства, содержание у тебя было, как у всех других, а при этом у тебя была свита, вооруженная и дисциплинированная».[204] Так описал путь Траяна в столицу Плиний Младший. А вот, что он сообщает о самом въезде императора в Рим: «И прежде всего, что за славный день, когда ты, в такой мере ожидаемый и желанный, вступил в город! И сколь удивительно радостно, что ты именно сам въехал! Ведь прежних принцепсов ввозили или вносили, не говоря уже, что на колеснице четвернёй и на белых конях, а то и на плечах людей, что было уже слишком надменно. Ты же, будучи выше и значительнее других хотя бы своим ростом и телосложением, словно праздновал свой триумф не над нашим долготерпением, но над гордостью других принцепсов».[205]
Траян приветствовал встречавших его сенаторов поцелуями и вызвал всеобщий восторг тем, что, называя имена награждённых почётными титулами, не прибёг к услугам раба-номенклатора. Обычно номенклатор называл имена лиц, каковые приветствующий император мог все и не помнить. Траян, значит, знал и помнил всех.
После восхождения на Капитолий и жертвоприношений новый принцепс двинулся на Палатинский холм в свою резиденцию. И здесь он вёл себя подчёркнуто скромно. Свидетельствует Плиний: «Оттуда ты отправился во дворец на Палатин, но с таким скромным видом, точно ты направлялся в дом частного человека».[206] Соответственно вела себя и супруга Траяна: «Когда жена его Плотина в первый раз входила во дворец, то, обернувшись назад к людям, толпившимся на ступенях, сказала: «Какой я сюда вхожу, такой же и желаю и выйти. И на протяжении всего правления она вела себя так, что не вызывала ни малейшего упрёка».[207]
Жену Траяна звали Помпея Плотина. Она была родом также из провинции, уроженкой города Немауса (совр. г. Ним на юге Франции). Происхождение не самое знатное — всадническая семья. Правда, была связана с влиятельным семейством Аврелиев-Фульвиев. Плотина была на пятнадцать лет моложе Траяна. Когда и при каких обстоятельствах был заключён их брак — неизвестно. Очевидно, что брак этот был прочен, супруги вели себя так, чтобы окружающие не могли в этом усомниться. Не случайно и Плотина удостоилась восторженных слов в «Панегирике» Плиния Младшего: «Твоя же, Цезарь, жена хорошо подходит к твоей славе и служит тебе украшением. Можно ли быть чище и целомудреннее её, или более достойной вечности? … Ведь твоя жена из всей твоей судьбы берёт на свою долю только личное счастье! Она с удивительным постоянством любит и уважает тебя самого и твоё могущество!»[208]
Не менее восхищённо Плиний писал и о родной, очевидно, старшей, сестре Траяна Ульпии Марциане: «Такова же и сестра твоя! Она никогда не забывает своего положения сестры. Как легко в ней признать твою простоту, твою правдивость, твою прямоту. А если кто-нибудь начнёт сравнивать её с твоей супругой, у того сейчас же возникнет сомнение: что лучше для добродетельной жизни — счастливое происхождение или хорошее руководство. Ничто так не порождает вражду, как соперничество, особенно среди женщин. А соперничество возникает чаще всего на почве близких отношений, поддерживается сходностью положения, разгорается от зависти, которая обычно приводит к ненависти. Тем более приходится считать удивительным, что между двумя женщинами, живущими в одном доме и на равном положении, не происходит никаких столкновений, никаких ссор».[209]