Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика

Смерть Агриппы четко выделила расстановку фигур в династической партии, которую разыгрывал Август: Тиберий, которому было приказано развестись с дочерью Агриппы и жениться на его вдове,[273] должен был выполнять трудную и неблагодарную задачу по подавлению очередного восстания в Паннонии (Dio Cass. LIV. 31. 2–4), Друзу же, по выражению современного исследователя, предстояло вести в Германии «молниеносные войны в стиле Александра».[274] Справедливости ради надо отметить, что он действительно подходил для такой роли гораздо лучше, чем медлительный и осторожный Тиберий, так что выбор Августа был оправдан и в этом отношении, хотя сам он считал качества своего старшего пасынка наилучшими для полководца.[275] Для претворения в жизнь плана германской войны, который предусматривал стремительные марши в глубину вражеской территории, рискованные обходные маневры, короче говоря, умение и желание полководца рисковать, был нужен именно Друз, в котором «горела искра гения Цезаря».[276]

Назначение Друза на пост командующего армией вторжения показывает, что предстоявшая война преследовала далеко идущие цели. Те историки, которые считают европейскую политику первого принцепса оборонительной в своей основе, утверждают, что германские войны должны были всего лишь обеспечить безопасность Галлии и сократить линию границы, которую римлянам приходилось защищать.[277] Последовательное применение этого постулата к фактической внешней политике Августа приводит к выводу, граничащему с абсурдом: «Оборона Империи требовала политики агрессивных войн, беспрецедентных в римской истории».[278] Р. Сайм уверен в наличии «грандиозного плана Августа по завоеванию Центральной Европы»,[279] суть которого автор гипотезы определил по-военному четко: продвижение римской границы с линии Кёльн — Базель— Вена на рубеж Гамбург — Лейпциг — Прага — Вена.[280]

Соблазнительное своей простотой и логичностью, это предположение, к сожалению, является «не более чем современной спекуляцией — в античных источниках об этом нет ни единого слова».[281] П. Брант с полным основанием иронически заметил: нельзя забывать, что в распоряжении Августа не было современных географических карт, один взгляд на которые обнаруживает целесообразность установления римской границы по схеме Р. Сайма.[282] С другой стороны, противоположной крайностью является точка зрения К. Криста, полагающего, что у Августа вообще не было определенной концепции внешней политики и вытекающих из нее «крупных проектов, твердых планов и стратегических догм» — формирование внешней политики Рима при первом принцепсе было процессом, в котором взаимодействовали «очень разнородные силы» внутри Империи и вне ее, а равнодействующая этих сил складывалась стихийно.[283] На это можно возразить, что Августу не было необходимости изобретать в этой сфере что-либо принципиально новое — справедливо подчеркнул Г. Д. Мейер, что «претензия на мировое господство… стала составной частью идеологии принципата».[284] Рассмотрение германских войн Августа как раз позволяет оценить степень соответствия теоретических выкладок современных историков конкретным действиям Рима на внешнеполитической арене.

Перед тем как перейти к освещению фактов, относящихся к военно-политической деятельности римлян в Германии, имеет смысл обратить внимание на состояние самого мощного орудия внешней политики — армии — после преобразований 14–13 гг. до н. э.

Как уже упоминалось, после окончания гражданских войн в строю было оставлено 28 легионов, и к началу широкомасштабных боевых действий в Германии их количество не изменилось. Но много это или мало для великой средиземноморской державы? Достаточно давно было высказано убеждение в том, что Август, исходя из внутриполитических и экономических соображений, сознательно «запрограммировал» военную слабость Римской империи; это мнение имеет авторитетных сторонников и в наше время.[285] Однако в справедливости такого утверждения позволительно усомниться по следующим соображениям.