Император умрет завтра

Солнце садилось.

Десять торопливых секунд спасли жизнь первому консулу. В свою ложу он вошел совершенно спокойным. Публика не догадывалась о том, что произошло, хотя и не могла не слышать близкого взрыва. Вероятно, церемониальный залп дворцовых мортир в честь очередной победы. Они так часты сейчас, что по залпам салюта в Париже впору сверять часы всей Европе.

— Отлично сказано, сударь!

Публика в партере восторженно шелестела манишками и веерами.

— Вы слышали, как остроумно выразился месье Баррас?

— Вы слышали, что сказал Поль?..

— Вы слышали…

Бонапарт снял треуголку, аккуратно поправил на себе трехцветную перевязь и сел в кресло. Адъютант дал знак капельмейстеру. Оркестр заиграл увертюру. Пошел занавес.

Бонапарт думал о Жозефине. Она сказалась больной и не поехала в театр. Он был уязвлен, но не стал спорить. Сухо и насмешливо произнес: «Как вам будет угодно… гражданка Богарне!»

Если бы Жозефина поехала с ним, то обязательно задержала бы кортеж при виде ликующего народа на улице Сан-Нике, чтобы поприветствовать своих любимых парижан, которые называли ее теперь «Нотр-Дам де Виктори». Хоть на десять секунд, но задержала бы непременно.

Жозефина могла погубить, но спасла его. Она почувствовала, что должна остаться и сберегла для него эти десять секунд.

О, Богоматерь Победы! Простите ли вы своего гражданина Буонапарте?..

Музыка не мешала размышлять. Мешало другое. От великого до смешного один шаг, и актеры на сцене делали этот шаг. Им бы один день провести во дворце, где они смогли бы увидеть государей, потерявших свои государства, королей, лишившихся трона или генералов, проигравших в сражениях свои армии. Кто-то выпрашивает себе титул или корону, кто-то мечтает сохранить свободу и жизнь. Вокруг обманутое честолюбие, пылкое соперничество. Катастрофы, скорбь, скрытая в глубине души. Счастье и горе, которым не позволяют вырваться наружу. Все это подлинные трагедии, и воздух дворца насыщен их незримым величием. Быть может, и сам Наполеон Бонапарт, достигший величия и славы, наиболее трагичное лицо наступившей эпохи.

И что же? Разве кто-нибудь во дворце бегает из угла угол, выпучив глаза и заламывая руки: «О, моя египтянка, я умираю!»?

Кто-нибудь в такие моменты думает о своих позах и жестах?

Нет, все говорят о самом сокровенном — естественно убежденно, как говорит каждый, кто воодушевлен настоящим интересом и подлинной страстью. Трагедии на мировой сцене разыгрываются вполголоса, и только какие-то едва угадываемые нотки позволяют услышать почувствовать нестерпимую боль, раздирающую сердце.

А, с другой стороны, разве эти люди в партере, увлеченные фальшивым действом, способны тонко услышать и распознать трагедию? Несколько минут назад Франция внезапно оказалась на краю бездны, а здесь все взоры были прикованы к декольте и бриллиантам. Позы — то чувственные, то целомудренные, то надменные — все пускается в оборот зависимости от обстоятельств и мизансцен. Так где настоящий театр?..

Генерал Жюно, сидевший позади Наполеона, подался вперед и тихо сказал:

— Сир, прибыл министр Фуше.

— Разве он еще не видел этой постановки? Премьера а год назад, если не ошибаюсь.

— Он желает доложить… Покушение организовали роялисты. Граф Прованский…

— Передайте Фуше, что меня не интересуют политические убеждения уголовных преступников. Я не хочу смотреть два спектакля одновременно.

Жюно удержал смешок, застрявший в горле.

— Слушаюсь, сир!..

— Чтобы приготовить яичницу, нужно по меньшей мере разбить яйца, раздраженно продолжил первый консул. — Пусть Фуше составит полный список главарей якобинцев. Всех вождей или принимаемых за таковых. Их сейчас не меньше сотни. Они должны быть арестованы без промедления. Левая оппозиция отдохнет, наконец, от политики в Гвиане и на Сейшельских островах. Список представить сегодня к вечеру.

Жюно вышел, но почти сразу же и вернулся.

— Простите, мой генерал… Фуше в затруднении. Он настаивает, что в данном случае якобинцы ни при чем. Адскую машину на Сан-Нике взорвали роялисты.

— В таком случае мне остается предположить, что сам Фуше туда ее и доставил… Поймите хотя бы вы, Жюно! Это не имеет значения. Важен повод. Из каждого повода нужно уметь извлекать двойную политическую пользу. Как это и стремится делать Фуше.