Они встречались уже больше месяца. За это время Охотник со своими балладами, бравой выправкой и медалями совершенно неожиданно для себя сделался едва ли не самым популярным человеком в этом маленьком приморском городке. За ним толпами бегали мальчишки — те самые, что совсем недавно дразнили его. Теперь же, перешептываясь, они с застывшей завистью рассматривали блестящие нашивки и потускневшие медали.
Как-то вечером к Охотнику зашел менестрель городского Старшего Егеря. Охотник целый вечер пел ему свои старые песни — те, что были сложены уже давно, когда еще не являлся гордостью крошечного городка, а был лишь безвестным калекой, жившим только воспоминаниями о лесах Эсмиральда. Охотнику не хотелось, чтобы баллады, посвященные Леоноре, распевали для забавы за обеденным столом какого-нибудь толстосума. Но менестрель остался доволен и тем, что услышал. А Охотник думал о другом: о Леоноре, о том, как она будет одета при их следующей встрече, как улыбнется — приветливо или хмуро. А может, она лишь чуть скривит свои изящные тонкие губки…
Через пару недель в домик Охотника пожаловал сам Старший Егерь городка. Его коляска — по местным масштабам прямо-таки карета — остановилась в переулке, неподалеку от покосившегося домика инвалида, и Старший Егерь в сопровождении десятка уездных чиновников в затасканных до сальных пятен мундирах (никто из них леса даже издали не видел) прошествовал к дому Охотника.
Охотник, поджидавший Старшего Егеря (посыльный с известием о прибытии столь высокого гостя побывал у него два часа назад), вежливо приподнял за козырек свое полевое кепи младшего офицера и чуть склонил голову в приветствии.
— Рад видеть вас, господин Старший Егерь. Не сочтите за дерзость, но я не могу пригласить вас войти. Увы, пенсии Императора едва хватает на то, чтобы я смог подобающим образом обставить свое жилище. А у калеки в наше время нет возможности заработать…
— Ничего, друг мой. По долгу службы я бывал в таких трущобах, по сравнению с которыми ваше жилище — королевский замок.
Круглый, словно надутый воздушный шарик, выставив вперед огромный нос с красными прожилками, Старший Егерь вальяжно поднялся на крыльцо и, оказавшись рядом с Охотником, произнес так, чтобы стоящие в отдалении егеря и многочисленные зеваки не смогли расслышать ни слова из их разговора.
— Я прибыл к вам по важному государственному делу и хотел бы поговорить без свидетелей.
Когда они вошли в дом, Старший Егерь уселся на колченогий стул, где обычно восседал старик Витам (последнее время он зачастил к Охотнику), и сразу же перешел к делу:
— Господин Охотник, в нашем городке появились оборотни. Увы, это не слухи. Люди видели двух вервольфов… Нет, волколаки пока не воруют маленьких детей, не найдено ни одного трупа. Но они — нечисть! Нечисть в городе, господин Охотник! И по Закону Его Императорского Величества оборотни должны быть уничтожены. Но, увы, нам самим их не поймать. Мы уже пытались сделать это несколько раз, но потерпели неудачу. В нашем городе нет ни одного настоящего Охотника! Ни одного Следопыта! Если же я обращусь в Метрополию, то… вы же понимаете, потеряю лицо. В столице станут говорить, что мне потребовался отряд, чтобы изловить двух шавок с обломанными зубами…
— Но что же вы хотите от меня, инвалида? — в недоумении спросил Охотник.
— Мои егеря расправятся с чудовищами, — уверил Охотника Старший Егерь. — Но сначала нам нужно найти их логово. Приведите нас к нему. Естественно, труд будет оплачен…
Охотник хорошо помнил клятву, которую давал каждый курсант Академии: «…до конца жизни уничтожать нечисть в любом ее проявлении…» Поэтому, тяжело вздохнув, он утвердительно кивнул:
— Хорошо. Я согласен. Завтра на закате пришлите егерей. И не забудьте взять побольше серебряных пуль.
На следующий день он встретился с Леонорой в городе Древних, у старой полуразрушенной башни. Охотник, спрятавшись между двумя витыми колоннами, вдыхал йодистый аромат водорослей, отторгнутых морем, и пытался представить, как описал бы их маленький приморский городок создатель «Книги морей». Любуясь водной гладью, он пытался вообразить чудные суда Древних, когда-то заполнявшие эту гавань.
Леонора почти неслышно подобралась к нему и замерла у него за спиной. Детский трепет, предвкушение встречи… Конечно, Охотник сразу же различил тихий шорох ее шагов, но не подал вида — нельзя огорчать ребенка, даже если он уже вырос. А тем более, если безумно и безнадежно в него влюблен. А потом его оглушило веселое «Здрасте!».
— Здравствуй, — ответил он.
— Завтра я уезжаю, приехал мой жених. Он увезет меня далеко-далеко.
Слова Леоноры поразили Охотника в самое сердце. «Уезжаю», «жених», «увезти»