Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Однажды А. С. Пушкин пригласил несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу. Входит граф Завадовский и, обращаясь к Пушкину, говорит: «Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник!» – «Да ведь я богаче вас, – отвечает Пушкин, – вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный – с тридцати шести букв русской азбуки».

(РА, 1888. Вып. III)

* * *

Шевырев как был слаб перед всяким сильным влиянием нравственно, так был физически слаб перед вином, и как немного охмелеет, то сейчас растает и начнет говорить о любви, о согласии, братстве <…>. Это у него выходило иногда хорошо, так что однажды Пушкин, слушая пьяного оратора, проповедующего довольно складно о любви, закричал: «Ах, Шевырев, зачем ты не всегда пьян!»

(С. Соловьев)

Я познакомился с поэтом Пушкиным.

Рожа ничего не обещающая. Он читал у Вяземского свою трагедию «Борис Годунов».

(А. Я. Булгаков − К. Я. Булгакову, 5 окт. 1826 г.)

* * *

Зима наша хоть куда, т. е. – новая. Мороз, и снегу более теперь, нежели когда-либо, а были дни такие весенние, что я поэта Пушкина видал на бульваре в одном фраке.

(А. Я. Булгаков − К. Я. Булгакову, 11 марта 1827 г.)

Однажды Пушкин, гуляя по Тверскому бульвару, повстречался со своим знакомым, с которым был в ссоре. Подгулявший N., увидев Пушкина, идущего ему навстречу, громко крикнул:

− Прочь, шестерка! Туз идет!

Всегда находчивый Александр Сергеевич ничуть не смутился при восклицании своего знакомого.

− Козырная шестерка и туза бьет… − преспокойно ответил он, и продолжал путь дальше.

(«Шутки и остроты А. С. Пушкина»)

«Я помню чудное мгновенье»

<…> На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрой Анной Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр 2-й главы «Онегина», в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный лист бумаги со стихами: «Я помню чудное мгновенье» и проч.

Когда я сбиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, я не знаю.

* * *

<…> Впоследствии Глинка бывал у меня часто; его приятный характер, в котором просвечивалась добрая, чувствительная душа нашего милого музыканта, произвел на меня такое же глубокое и приятное впечатление, как и музыкальный талант его, которому равного до тех пор я не встречала.

Он взял у меня стихи Пушкина, написанные его рукою, «Я помню чудное мгновенье…», чтоб положить их на музыку, да и затерял их, Бог ему прости!

(А. Керн)

Проф. Н. П. Никольский заставлял учеников сочинять: это была его слабость, – и не только сочинять что-нибудь прозой, но даже и стихами. На одном уроке Гоголь подает ему стихотворение Пушкина – кажется, «Пророк». Никольский прочел, поморщился и, по привычке своей, начал переделывать.

Когда пушкинский стих профессором был вконец изуродован и возвращен мнимому автору с внушением, что так плохо писать стыдно, Гоголь не выдержал и сказал: «Да ведь это не мои стихи-то». – «А чьи?» – «Пушкина. Я нарочно вам их подсунул, потому что никак и ничем вам не угодить, а вы вон даже и его переделали». – «Ну, что ты понимаешь! – воскликнул профессор. – Да разве Пушкин-то безграмотно не может писать? Вот тебе явное доказательство. Вникни-ка, у кого лучше вышло».

(ИВ, 1892. № 12)

«Сии огромные сфинксы…»

Привезли и поставили против Академии художеств сфинксы, те самые, которые стоят неподвижно и теперь. Тогдашнего президента Академии Оленина давно смущало желание написать что-нибудь на них. Бог уже знает, что именно его тревожило – желание ли видеть произведение своего ума на камнях, изощренных древними надписями, другая ли была на это какая причина, – только в один прекрасный день на сфинксах появилась биография их, очень неловко составленная в литературном отношении и начинавшаяся словами: «Сии огромные сфинксы…»

Надо заметить, что сам Оленин был маленького роста.

Прошло сколько-то времени. Удивительная надпись на сфинксах сделалась всем известною и много вызвала улыбок. Привозят из Италии картину Брюллова «Последний день Помпеи». Все знавшие художника литераторы, артисты и члены Академии задумали встретить это событие обедом в залах Академии. Собрались и ждут. Был в числе приглашенных и Греч, усевшийся где-то на окне или у окна. Тогдашний конференц-секретарь Академии В. И. Григорович, когда все уже было готово, стал звать идти в обеденную залу. Все засуетились, встали со своих мест – кому же идти вперед? Один Греч, спокойно сидевший все время на своем окне, указывая пальцем на Оленина, ответил Григоровичу: «Да пусть нас ведут туда сии огромные сфинксы».

Общий хохот покрыл эту остроту. Оленин, человек, впрочем, весьма почтенный, кажется, тогда, не шутя, обиделся.

(РС, 1870. Т. II)