Начался самый блестящий период царствования Александра. Русскому императору все вновь выражали самые горячие чувства любви и благодарности, восхищались его красотой, ангельским видом. Кровавые сражения сменились переговорами, победители делили Европу. Потом были балы, которых еще не видел мир: в ином танце шли государи половины европейских стран. На Венский конгресс собрались два императора, две императрицы, пять королей, одна королева, два наследных принца, три великие герцогини, три принца крови, 215 князей, 32 германских светлости и высочества. И все смотрели только на высокого статного блондина – русского императора, признанного всеми царем царей…
Впрочем, у императора было время заниматься и делами – чувство долга у него было в крови. Он очень серьезно отнесся к невиданному «званию» «царя царей», заседал на конгрессах Священного союза и думал, что, действительно, поможет так любимой им Европе устроиться на века комфортно, под защитой Священного союза, в котором он был на первых ролях. И это увлекло Александра. Он стал мыслить вселенскими категориями, будто уже владел миром. Как писал историк Николай Шильдер, «в русских документах исчезли ясные, четкие определения конкретных целей России, в них начали писать темные толкования о Гении зла, о Глаголе Всевышнего, о борьбе России за что-то неопределенное, но патриархальное, а главное – ничего не приносящее самой России, кроме хлопот, расходов и ненависти».
Новый курс Александра
А о России думать царю не хотелось, да и ехать туда он не стремился. Последнее десятилетие своего царствования он часто уезжал из страны в Европу, где подолгу оставался… Говорят, первое, что сделал «царь царей», вступив после победы на русскую землю, это собственноручно и жестоко избил какого-то неопрятного солдатика…
После разгрома Наполеона император Александр I был увлечен созданием нового миропорядка, во главе которого должны были стать Священный союз и Россия. Ни о каких внутренних реформах речи уже не шло. Он сделал для себя вывод, что в России с ее народом ни какие преобразования невозможны, хотя дал конституцию Финляндии, присоединенной к империи в 1808 году, а потом и Польше. Александр I был убежден, что только порядок, строгая дисциплина, а не свободы могут поправить дела в России. Для Александра I там был только один человек, которому он безусловно доверял. Его звали Алексей Аракчеев. С редкой доверительностью и даже тоской царь писал ему из-за границы:
…Я себя вижу после четырнадцатилетнего правления, после двухлетней разорительной и опаснейшей войны лишенным того человека, к которому доверенность была всегда неограниченна. Я могу сказать, что ни о ком я не имел подобной доверенности и ничье удаление мне столь не тягостно, как твое. Навек тебе верный друг Александр.