Императорские фиалки

Мне остается только присоединиться к словам мужа, он предвосхитил то, что я хотела сказать. Но кое-что я все-таки прибавлю: почему вы только сейчас соблаговолили посетить нас? Почему я получила удовольствие познакомиться с другом юности моего дорогого Яна лишь после трех лет супружества?

— На это были свои причины, сударыня, — ответил Недобыл, с веселым любопытством переводя взгляд с блестящей супруги Борна на ее роскошный рояль, на арфу, на украшавшие стены лошадиные головы, рога и консоли с декоративными бронзовыми статуэтками. — Ты, вероятно, знаешь, — продолжал он, обращаясь к Борну, — что две недели назад я был у этого Шенфельда…

— Как же, как же, — подтвердил Борн и, пожимая руку Недобыла, горячо повторил: — Знаю. И очень благодарен за то, что ты Поступил с ним так… так великодушно. Это княжеский поступок, Мартин, истинно княжеский, а для этого достойного человека — настоящее благодеяние. Тридцать пять тысяч за участок, находящийся где-то у черта на куличках — просто подарок. Признаюсь, я бы ему столько не дал. Далеко не столько.

— А, ну его к лешему, — буркнул Недобыл. — Денег у меня хватило, а что сделано, то сделано. Сейчас меня другое интересует. Я заприметил у Шенфельда его дочку, Марию, которая ходит к вам играть на арфе. Вот мне и пришло в голову, что здесь я мог бы с нею познакомиться честь честью. Ты приносишь мне счастье, Борн, — у тебя я познакомился с Валентиной, почему бы мне у тебя же не познакомиться и с Марией? Сударыня, не посодействуете ли вы мне? У меня, разумеется, самые благородные намерения.

— Конечно, с радостью, пан Недобыл! — воскликнула Гана с готовностью, которую искренне проявляет при подобных обстоятельствах большинство женщин. — У вас замечательный вкус, Мария — очаровательная девушка, я от души желаю ей счастья.

Вернувшись с Борном и Недобылом во вторую часть салона, Гана обнаружила, что разговор о булочках, который она недавно прервала, в ее отсутствие вспыхнул снова, и возобновила его Мария Шенфельд, к удовольствию всех гостей тоже заговорившая своим чистым, детским голоском на эту опротивевшую Гане тему.

— Вам следовало бы прочесть, что написал мой папенька в своих «Untersuchungen zur Philosophie der Sitten», — начала она, строго вперив свои голубые глазки в Гафнера. — Я не могу точно повторить, что он там написал, это очень трудно, но будь здесь папенька, он бы это пану Гафнеру рассказал. Папенька пишет, что деньги дают человеку… дают… как это говорится? Die Unabh"angigkeit.

Независимость, — подсказал Борн, подходя и покровительственно взяв Недобыла за локоть.

— Да, да, независимость, — повторила Мария, небрежно кивнув детской головкой Недобылу, которого Борн церемонно знакомил поочередно с каждым из гостей. — Папенька утверждает, что лучше иметь много денег, чем мало, что, когда у человека много денег, он может лучше развивать свою личность. Человек не должен жить, чтобы зарабатывать деньги, но должен иметь деньги, чтобы жить независимо. Вот так говорит папенька. Пан Гафнер хотел бы, чтобы все пекли булочки, а это нехорошо.

— Милое дитя, — обратилась Гана к Марии, — пан Недобыл радовался приходу к нам главным образом потому, что любит арфу. Не сыграете ли вы для него что-нибудь?

— Сегодня нет, я устала, — ответила Мария. — Нет, я не согласна, мне совсем не нравится то, что говорит пан Гафнер.

— Что вы сказали, несчастный? Почему барышня так рассердилась на вас? — смеясь, спросил Недобыл и удивился, почему Гафнер отвернулся, не удостоив его ответом. Он и в самом деле не подозревал, что его бывший командир, добрый военный начальник из Альсерских казарм в Вене, с которым он здесь неожиданно встретился, за что-то сердит на него. Да и мог ли он связать поведение Гафнера с каким-то давнишним письмом, с просьбой, которую сначала, может, он и собирался выполнить, но тут же забыл из-за ужасного несчастья на Пльзеньской дороге, когда он, Недобыл, переживал муки надвигавшегося безумия и неутихающего горя?

— Я сержусь не на пана Гафнера, а только на то, что он сказал, — продолжала Мария с самоуверенностью умненького ребенка, которого все принимают всерьез и каждое слово которого благожелательно выслушивают. — Во всех его высказываниях нет ничего нового, но тем хуже, раз нет ничего нового, раз есть много людей, утверждающих такие вещи. Мой папенька говорит, что такие люди представляют очень большую опасность для культуры, потому что хотели бы… хотели бы… личность… как это сказать?.. Ausrotten…

— Истребить, — подсказал тайный советник Страка, который, стоя за спиной Марии, с наслаждением слушал ее.