Императорские фиалки

— Что вам не нравится? — уже чуть раздраженно спросил Тонграц. — То ли, что как честный офицер и дворянин я ничего не утаил от вас, открыто и ясно нарисовав вам всю картину, сказал, что дела обстоят так-то и так-то, что перед нами такие-то и такие-то препятствия, которые одолеют только терпение и верность? Или вы разочарованы, что, возможно, я не буду так богат, как вы думали, и вначале мы встретимся с нуждой? Но могу вас успокоить. У меня есть старая Erbtante, тетя, и я ее единственный наследник, она вдова фабриканта каких-то металлических деталей, ей уже пятьдесят один или пятьдесят два года, недолго придется ждать, и ее миллионы окажутся в моих руках. Что вы на это скажете? Но даже если я ради вас от всего откажусь, поссорюсь с отцом, оставлю армию, я, граф Дьюла Тонграц, все же не такая плохая партия для вас!

— Почему все так унижают меня? — простонала Гана, прижимая к губам платок, чтобы подавить рыдания, и нащупывая — слезы застлали ей глаза — ручку двери. Но в этот момент с часами в руках в комнату ворвалась Анна Семеновна.

— Не сердитесь, mes enfants[11] я дала вам пять минут, а ждала шесть, дольше уже нельзя. Что вы делаете, граф?

Дьюла Тонграц, испуганный реакцией Ганы, упал на колени.

— Еще минуту, еще минуту! — воскликнул он. — Что я вам сделал, почему вы плачете, почему отворачиваетесь от меня? Что плохого в том, что я наследник богатой тети?

— Я с ума сойду, я пущу себе пулю в лоб! Погодите, погодите, неужели это конец!

— Он вскочил, чтобы броситься за Ганой, которая была уже в передней, но Анна Семеновна, расставив руки и опираясь ладонями о косяки дверей, преградила ему путь.

— Только через мой труп! — воскликнула она. — Гана пришла одна и одна уйдет от меня! Ах, зачем я впуталась в эту историю? Я дала им пять минут, чтобы попрощаться, а они толкуют о наследстве богатой тети! О, что за страна, что за нравы!

10

За те несколько минут, что Гана провела у Анны Семеновны, война словно приблизилась на несколько дней. В город вступил полк кавалеристов в черных кирасах, закрывающих грудь; под неистовое ликование и восторженные возгласы жителей, толпящихся на тротуарах, стройными рядами продвигался он по улицам, всадник к всаднику, бок о бок, все подтянутые, начищенные до блеска, горделивые офицеры с саблями наголо во главе своих эскадронов. Кавалерийский духовой оркестр играл так, что в окнах дребезжали стекла, неистово гремели барабаны и литавры, пели альтовые и басовые трубы; белые лошади, цокая копытами, беспокойно перебирали тонкими ногами по неровной мостовой, и весь этот гам, шум, блеск мундиров и оружия производил впечатление неодолимой мощи и силы. «Ах, быть бы мужчиной, пойти на войну и пасть на поле брани!» — думала Гана. Ее разочарование сменилось безграничной, непреодолимой усталостью.

Чтобы оттянуть возвращение домой, она шла медленно, окольным путем, вдоль крепостных стен пока люди, важные, взволнованные и прекрасно обо всем осведомленные, теснились и толкались в узких улочках, спорили и обсуждали военные события, Гана вспоминала свое детство, схватки с мальчишками с соседней улицы, кошку Мицку, которая шесть лет тому назад где-то заблудилась и не вернулась домой, вкус незрелых яблок, запах костра, купание в Лабе, пещеру за военной пекарней под городом, в которой зимой нарастало так много длинных сосулек, что дети прозвали ее «ледяным царством», — вспомнила то прекрасное время, когда ей не надо было задумываться об этом непристойном, гадком, унизительном деле — о замужестве, и решила, что жизнь ее кончена и ждать ей от нее больше нечего.

Только около шести часов Гана повернула домой. Когда она вошла в квартиру, разоренную, словно после грабежа, вся семья — маменька, отец и Бетуша, в обществе верзилы лейтенанта Мезуны, находилась в пустой столовой; на столе стояли кособокие чужие бокалы, видимо, взятые у соседки, и бутылка яичного ликера маменькиного приготовления. Широкое лицо лейтенанта Мезуны сияло, как подсолнух, а Бетуша, украдкой держа его за руку, рдела, как маков цвет, прехорошенькая в своем смущении. Маменьке не сиделось за столом, она бесшумно сновала по комнате с тряпкой в руке, вытирая то тут, то там пыль. У нее была привычка при гостях то и дело вытирать пыль, ей все казалось, что где-то оставлены грязь и беспорядок, и она, обеспокоенная этим, спешила исправить упущенное; так же суетилась маменька и сегодня, хотя в квартире перед предстоящим отъездом все было перевернуто вверх дном.

— Пришла наконец, где пропадала-то? — вполголоса упрекнула она Гану, неуверенно поглядывая на мужа. Она побаивалась, что он в сердцах накричит на дочь за опоздание, а на лейтенанта Мезуну это произведет неприятное впечатление.

Но вспотевший, разгоряченный, слегка подвыпивший отец был настроен весьма мирно.