Императорские фиалки

«Нам бесконечно много надо догонять, но каким образом?» — размышлял Борн, прогуливаясь в одиночестве по городу и рассматривая витрины магазинов, сливавшиеся в бесконечные ряды, превосходящие по блеску любые зеркала, — Гана тем временем делала покупки, объезжая новые торговые дома Ле Бон Марше, Лувр, Пигмалион, ля Бель Жардиньер, Аранжер. Искусство оформления витрин, умение украсить их так, чтобы привлечь равнодушный взгляд торопливого прохожего, вынудить его застыть на месте, в Вене только зарождалось, а в Праге о нем и понятия не имели. В славянском торговом доме Борна на Пршикопах товары в витрине раскладывали в строгом порядке, — как аккуратная хозяйка расставляет по полочкам свою посуду в буфете. Кровь бросалась Борну в голову, он просто терялся при виде каскада кричащих красок на парижских улицах, невиданного разнообразия форм за стеклами галантерейных магазинов; он не мог наглядеться на изысканные лесенки, стойки, витые колонки, подносы, стекло, пирамиды, выступы, закоулки, выложенные бархатом пещерки, где в ослепительном одиночестве, высокомерно и гордо, покоились сверкающие образцы товаров, точнее, образцы самых заурядных товаров. Поданы они были так, что блистали уже издали, подмигивая проходящему, будто шептали ему: я здесь, жду тебя, тебя одного! «У меня тоже есть такие хрустальные шкатулки, — думал Борн, — но как остроумно придумано положить их на бархатной подушечке в открытую белую раковину! Откуда они взяли эту раковину, как ее сделали и из чего? В моих крошечных витринах — их и сравнивать нечего с этими залами — таких шкатулочек выложено не меньше пятнадцати, а здесь — только две. Да, вот как это делается, уважаемый пан Борн, тут берут не количеством, а искусством, умением показать товар лицом. А кому у нас такое по плечу? Ведь это дело рук настоящих художников! Скажем, художника я найду, а где ему развернуться? В моих витринах — ни ширины, ни длины, ни глубины. Ладно, последнее слово еще за нами, в Праге тоже возведут современные дома с современными торговыми помещениями, и я не буду всю жизнь торчать в этом паршивом бараке у Пороховых ворот!»

Прага не шла у Борна из ума.

— А у нас в Праге даже порядочного музея нет, — сказал Борн, осмотрев с Ганой картинную галерею в Лувре. — Ну, такое, пожалуй, у нас в Праге тоже имеется, — заметил он, проходя с Ганой под аркадами на улице Риволи. — А вот что-нибудь в этом роде прекрасно подошло бы Праге, — отметил Борн, идя под руку с Ганой по блестящей мостовой Елисейских полей к Триумфальной арке, силуэт которой вырисовывался на фоне неба, окровавленного лучами заходящего солнца, — все огромное сооружение напоминало крепость, охваченную огнем пожара. Сознание, что оба они отлично выглядят и ни в чем не уступают элегантным парижанам, проходящим мимо, придавало Борну такую уверенность, что он чувствовал себя способным собственными руками воздвигнуть в Праге, скажем, даже этакую Триумфальную арку. А где? Конечно, в конце Вацлавской площади, на углу Пршикопов, где же еще?

Борн с удовлетворением отмечал, как некоторые из состоятельных гуляк, ленивых щеголей знаменитых парижских улиц, оборачиваются, засматриваясь на профиль Ганы, напоминающий камею, на ее скульптурную славянскую красоту. «Любуешься чешкой!» — думал он.

«Fleurissez vous amours!» — «Украсьте цветами свою любовь!» — выкрикивали продавщицы фиалок. В седьмом часу загорались газовые фонари, их мерцающие отблески ложились на сырой асфальт, по которому без конца с грохотом двигались вереницы омнибусов, запряженные тройкой лошадей, фиакров, колясок и ландо с красными, голубыми или зелеными фонарями. В открытых экипажах, пролетающих через полосы света и тени, обнявшись, сидели возлюбленные. На тротуарах, под кронами молодых каштанов, кишела толпа, возбужденная пьянящим, весенним вечером, окна кафе отбрасывали желтоватые блики на тротуары, где за круглыми столиками, под сенью пестрых тентов, люди разных профессий и национальностей пили перед ужином свой абсент,

3

Если Париж искони слыл жемчужиной среди городов, то квартал, расположенный в его северо-западной части, квартал миллионеров, раскинувшийся между предместьем Сент-Оноре и рекой Сеной, между авеню Императрицы и площадью Согласия, по праву можно считать жемчужиной из жемчужин. Это была резиденция могущественных, преуспевающих и счастливых, район частных дворцов, искусно обрамленных ухоженными садами. Здесь, сохранив свое имущество благодаря описанной выше спекуляции земельными участками и вновь пышно оперившись, поселился со своей семьей крупный парижский парфюмер мосье Олорон, купив на улице де Берри за наличные шикарный двухэтажный особняк, к главному входу которого вела двойная мраморная лестница; этот особняк до него занимала прославленная балерина Зузу Чума.