Императорский воспитанник

Стараясь больше не смотреть на нее, он рывком выдвинул скамью на середину комнаты, ножки зло скрежетнули по паркету, сбили дорогой ковер в гармошку. Плевать! Нравится бить? Бей!

Даниэль не испытывал страха. Ему уже было больно настолько, что страху не оставалось места. Зло, чуть ли не яростно принялся он стягивать с себя одежду. И упал на лавку, ожидая розги, как спасения.

Вся боль от разочарования в душе Каро сменилась злостью от того, что Даниэль научился не показывать своего страха, научился вести себя с достоинством. Она сама его этому учила, а сейчас готова была заорать, что он не имеет права на такое поведение. Он не имеет права быть смелым, не имеет права вызывать даже каплю уважения.

Молча вытянув из ведра несколько прутьев, она подошла к лавке. Сжала зубы, размахнулась…

Обманщику предстояло вытерпеть эту порку без привязи, или унизиться до попыток вскочить и прикрыться.

Дан слышал, как где-то глухо пробили часы. Сколько сейчас? Пальцы окоченели, словно примёрзли к деревянному краю, который он сжимал со всей силой своего отчаяния.

Но как он ни ждал боли, видя в ней средство заглушить другую, гораздо более мучительную, от первого удара — чуть не вскрикнул. Только сейчас Даниэль смог оценить, насколько сдержанной и аккуратной была с ним Каро раньше, даже в тот первый раз… Сейчас все было по другому. Она почти не делала пауз и не сдерживала руку. Вскочить захотелось сразу. Тем более когда его руки и ноги ничего не сковывало. Но он удержал себя — гордость это последнее, что у него оставалось.

Каро все крепче сжимала зубы, резко взмахивая рукой и раз за разом ждала — крика, движения, попытки вскочить… а он только вздрагивал, несильно дергался, и хватался за лавку, как утопающий за бревно.

Принцесса видела одновременно все — и вспухающие полосы на светлой коже, и стянутые как камни мышцы, и белые от напряжения пальцы… Дан, погруженный в свои переживания, не замечал, как одной рукой нанося безжалостные хлесткие удары, другой Каро до такой же белизны в пальцах стискивала медальон.

Она все равно не могла прочесть его, но вот боль… только физическая боль, такая сильная, что медальон не экранировал… спасала ее от желания отшвырнуть прочь розги, выбежать из кабинета и вообще из замка, и нестись, мчаться, не разбирая дороги как можно дальше от этого места и от Даниэля. Чтобы навсегда, и чтобы даже не слышать больше ни этого имени, ни даже названия «Рогнар».

В какой-то момент Дан почувствовал, как вспышки боли прекратились. Наверное Каро отошла сменить розги. В остановившейся тишине были слышны только звуки ее шагов и его свистящее дыхание. Странно, но Даниэль вдруг, впервые за весь этот дурацкий разговор, ощутил странное беспокойство, словно отголосок вины.

Не в том, что сделал, нет. А в том, что она сейчас такая! И в то же время… Пусть злится, пусть ненавидит, пусть до смерти засечет, но только не это ледяное равнодушие

Вот опять шаги за спиной. На спину упали холодные капли, заставив вздрогнуть.

Ну нет, сейчас она не добьется от него ни звука! Терпеть и лежать! Лежать и терпеть! Не вскакивать! Терп-еееееееееть!

За все это время Каролина так и не произнесла ни слова. Удары опять посыпались потоком — злые и хлесткие. И самое страшное — он не знал сколько еще все это продлиться. Терпеть становилось все труднее, почти невозможно!

Каждый раз ему казалось, что следующий удар он уже не выдержит — соскочит с лавки, схватившись руками за пылающий зад. Дан боролся не на жизнь, а насмерть. И каждый раз каким-то чудом оставался лежать.

А Каро больше всего хотелось заплакать. Просто заплакать. Но единственные соленые капельки, оставлявшие темные пятна на ее рубашке и летящие во все стороны с каждым взмахом, были капли рассола с прутьев.

Она даже не стала утруждать себя тем, чтобы сменить сторону, и правое бедро Дана уже сплошь покрывали более темные и налитые штрихи. С каждым ударом, с каждой вспухшей полосой Каро чувствовала, как растет ее отчаянье. Вопреки неосознанным ожиданиям, не было ей легче от его страданий. Было только хуже.

В конце концов, когда второй пучок прутьев укоротился чуть не вдвое, а на ягодицах и бедрах парня буквально места живого не осталось, Каро отшвырнула розгу и не глядя больше на Даниэля, отошла к окну. Ей приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы сдержать болезненный озноб и заставить не трястись руки и плечи.

— Можете идти к себе, — резко и хрипловато бросила она через плечо, и больше не обращала на него внимания.

Даниэлю не сразу удалось разжать пальцы, намертво впившиеся в дерево. Он встал с трудом, и, пошатываясь, подошел к стулу с одеждой. На подбородке у него виднелась кровь — кусал губы, чтобы не закричать. Но Каро этого конечно не видела.

Уже одетый, стоя в дверях, он не выдержал и обернулся. Дан сам не знал, почему так хотелось, чтобы и она обернулась. Один взгляд! Любой — пусть даже злится! Но пусть… он же не исчез, не стал прозрачным, не… один взгляд, черт возьми!