Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

Со своей стороны, он отчетливо сознавал, что для него было бы лучше как раз противоположное тому, к чему в своем плане откровенно стремился Панкрац: целесообразнее было раз и навсегда решить вопрос о Ценеке, ибо в таком случае он мог бы больше не беспокоиться ни за своих родителей, ни за свой престиж. Простое же отрицание всего — глупо, в этом и он никак не мог согласиться с Васо. Правда, и таким образом можно было ликвидировать дело Ценека, но нельзя же допустить, чтобы его родители были осуждены за убийство! На такую жертву он, разумеется, не мог пойти; оставалось, следовательно, только то, чему так противился Панкрац, — уничтожить кости Ценека. Поэтому, хотя он и сам сомневался в возможности успешного осуществления этой затеи, втайне признавая обоснованность составленного Панкрацем плана защиты, со всей страстью и изощренностью настаивал на извлечении костей Ценека из пруда.

Все его усилия, естественно, были напрасны; по тому, как вела себя мать, он понимал, что Панкрац со своим планом все больше вырастает в ее глазах, но именно это не отвечало его желаниям и намерениям. Не в силах скрыть раздражения, он внезапно повернулся к Панкрацу и ехидно спросил, сколько он от них потребует за свою новую услугу?

Вопрос затронул самую суть того, что было для них главным и что они так тщательно друг от друга скрывали; распря перешла от обсуждения вопроса о Ценеке к вопросу о деньгах.

Панкрац спокойно и с некоторым недоумением сказал, что ничего не требует. Но тут же все-таки добавил, что ожидает выплаты содержания за этот месяц, деньги ему очень нужны, он остался без гроша и даже на дорогу, торопясь к ним, вынужден был занять у Васо.

Да, деньги на очередную поездку к морю! — набросился на него возмущенный Йошко. — И все должен оплачивать он, а о своих доходах в полиции, где устроился в качестве осведомителя, Панкрац ни словом не обмолвился! Так больше продолжаться не может!

При этом его выпаде Панкрац действительно оторопел: он всего ожидал от Йошко, только не того, что он может проведать о его осведомительской службе! Естественно, он стал отрицать это и, быстро смекнув, какую выгоду мог извлечь для себя Йошко, убедившись, что он служит в полиции, решительно потребовал от бабки показать ему завещание, не изменили ли его случайно в угоду Йошко!

Это, конечно, только подлило масло в огонь. Йошко, правда, не очень противился тому, чтобы бабка его показала, но когда она в присутствии Панкраца опровергла существование какого-то нового завещания, ему показалось, тем самым мать хотела сказать, что вообще никакого нового, такого, которое бы отвечало его интересам, никогда и не будет! Он разволновался еще больше и, забыв о всякой дипломатии, открыто заявил, что больше не может выдержать обязательств, взятых им по отношению к Панкрацу в таком размере и на такое неопределенное время, как это записано в настоящей бумаге. Даже за этот месяц не в состоянии выплатить сумму, получаемую Панкрацем до сих пор. И вообще, что это значит? — он говорил, никого, кроме себя, не слыша, — ни мать, ни Панкраца; Панкрац больше не ребенок и раз уж стал осведомителем, пусть им и остается да подыщет еще какой-нибудь заработок, чтобы мог сам себя содержать и оплачивать свое учение! Впрочем, поскольку нет никакого секрета в его нежелании учиться, зачем ему вообще образование, пусть лучше найдет себе работу, да хоть в той же полиции по рекомендации Васо устроится писарем!

И этот его совет был дан не без ехидства; сам он, то ли вследствие разочарования, пережитого им в Белграде, то ли из-за купеческого оппортунизма, заискивающего перед новой республиканской средой, превратился за последние месяцы в ярого хорватского оппозиционера. Поэтому переход Панкраца к орюнашам и его осведомительскую службу считал позором и признаком мягкотелости.

Выслушав все это, Панкрац в ответ только рассмеялся; он и вправду ничего не учил, поэтому-то у него и было время; что же касается службы в полиции, то здесь он действительно, но уже со степенью доктора, намеревался остаться навсегда. Впрочем, какое значение это имело сейчас? Сейчас это ничего, кроме смеха, не вызывало! Не смешно было лишь то, что Йошко, проговорившись раньше времени, дурак, о содержании и о завещании, тем самым выдал себя. Тут следовало принять серьезное выражение лица и заявить протест! Что Панкрац и сделал и в конце концов откровенно признался, что предлагаемый им план защиты перед судом он ставит в зависимость от выполнения Йошко всех его обязательств по отношению к нему в том виде, в каком они существовали до сих пор. За этот месяц он тоже обязан заплатить ему полную сумму, иначе сам будет сносить всю ответственность!

Вот как, дошло уже до шантажа! — покраснев, словно рак, рассвирепел Йошко, кто знает, сколько бы времени еще продолжалась эта распря, не положи ей конец раздраженная сверх меры госпожа Смудж.