Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы

Вертя головой, Пайзл принял позу и с высокомерной усмешкой, вызвав всеобщее внимание, зашагал через двор, сопровождаемый Юришичем. Встрепенулся и Петкович, он взглянул на них, пожалуй, с радостью. Но тут же снова откинул голову, видимо, он проснулся на минуту, посмотрел на них сонными глазами и снова уснул.

Помещение, в котором они оказались, было просторным, с высоким сводчатым потолком, во многих местах затянутым паутиной. Перед входом стояла маленькая тележка, а возле стены — другая, побольше, какими обычно пользуются уличные торговцы. Вдоль другой стены деревянная лестница ведет к тяжелым дверям. Это карцер. Сквозь железные прутья больших ворот виден угол черного, заплесневевшего заднего двора. Здесь Майдак нашел трупик канарейки, потому что недалеко от стены находился балкон, где стояла клетка с канарейкой.

— Ну, — огляделся по сторонам Пайзл, ища место, где можно сесть. — Теперь я у вас в плену. — Он вытер платком поперечный прут на воротах и прислонился к нему спиной.

— Хорошо бы, господин доктор, вы всегда заботились о том, чтобы все, на что вы в жизни опираетесь, было без пыли, чистое.

— Вы, стало быть, начали с гигиены, а я доктор права. Не лучше ли вам избрать другую тему?

— Другую? А мне кажется, что наша тема ничто иное, как своего рода гигиена. Гигиена души, мораль, сударь! Вы, наверное, знаете, что это означает?

— Не кажется ли вам, господин Юришич, что вы слишком молоды, чтобы это знать?

— Слишком молод? Это стародавний упрек. Известен мне еще с того процесса, когда вы нас защищали, изобразив нас наивными детьми. Так вот, представьте, я допускаю, что перед вами стоит наивный молодой человек, дитя, которое ничего не знает. Стремлением к добру и истине руководствуется он в любом деле, так же и вы говорите о своей политической деятельности. Вы один из вождей народа, а ни одному порядочному молодому человеку, полагаю, не безразлично, кто им руководит. Вы же сами спрашивали, что такое правда. Скажите мне правду о себе, обо всем!

— Дорогой мой юноша, — состроив серьезную мину, Пайзл положил ему руку на плечо, — вы требуете очень много и очень мало. Но я всегда уважал молодежь. Ценю ее порыв, ее благородство. Я вам, конечно же, отвечу на все, только извольте задавать более конкретные вопросы.

— Более конкретные? — встрепенулся Юришич. — Тогда бы я вас спросил… — его прервал шум и стук в дверь карцера. Он подошел к двери. Глухим, на целую октаву ниже обычного голосом ругался в карцере Дроб. Спрашивал, пришел ли доктор, и сразу же притих, когда услышал, что он уже был и, наверное, ушел. Наконец он совсем успокоился, а Юришич вернулся к Пайзлу. — Вы, конечно, знаете, кто в карцере. Этот человек просил вас заступиться за него, а вы отвернулись.

— Меня просил? Я не заметил, а впрочем, как бы я мог ему помочь? Я сам здесь обычный арестант, как и все.

— Обычный! Вы очень скромны! Таким вы не казались, когда давали обещания Тончеку, ведь обещали же?

— И я сдержу свои обещания!

— Будете выступать в качестве его защитника и в то же время поддерживать обвинения против него Шварца, вашего клиента? Конечно, политика и личные интересы — разве это совместимо?

— Пожалуй, было бы излишне отвечать на это. Сейчас вы говорите, как мой невменяемый шурин. Шварц, между прочим, не мой клиент. Он только мой верный сторонник. И одного, и другого я буду защищать так, чтобы достичь согласия между ними.

— С точки зрения политики и личных интересов, но вы, таким образом, становитесь соглашателем!

— В данном случае — да! И мне очень жаль, что именно вы представляете меня в черном свете. Я всегда брал в расчет политику и личные интересы. Но мне, например, не было никакой выгоды и никакого интереса защищать вас, однако я вас все-таки защищал. Бесплатно, милостивый государь!

— Я вас не просил, вы сами предложили свои услуги моим сестрам. Тогда я еще не знал то, что знаю сейчас. — Юришич заметно разволновался. — Тогда я еще не мог знать, что вы сами для себя можете заключить такое соглашение — защищать революционную молодежь и одновременно выступать как юридический советник и адвокат стервятников из страховой компании. Однако это произошло. Какое постыдное соглашательство!

— Слушайте, Юришич, — прерывает его Пайзл, улыбаясь иронически, язвительно и нервозно. — Если вас в связи со мной ничего, кроме этого, не беспокоит, то лучше нам прекратить разговор. Чепуха все, что вы говорите. Любой адвокат вам бы сказал: такова наша работа, наш хлеб насущный.

— Но эта работа не соответствует призванию борца за народные интересы, каким вы хотите быть.

— Вот то-то и оно! Потому я вам и не могу ответить, как другие адвокаты. Я всегда руководствовался высшим принципом. — Если прежде Пайзл говорил шепотом, то сейчас он повысил голос. — Он состоит в том, что мое положение юридического советника страхового общества in ultima linea[46] полезно для народа.

— Для народа? — остолбенел потрясенный Юришич. — Такого цинизма я не ожидал даже от Рашулы!