Императоры Византии

Лев Диакон, с уважением отзывавшийся о Фоке, дает следующий его портрет: «Цвет лица [его] более приближался к темному, чем к светлому; волосы густые и черные; глаза черные, озабоченные размышлением, прятались под мохнатыми бровями; нос не тонкий и не толстый; борода правильной формы, с редкой сединой по бокам. Стан у него был округлый и плотный, грудь и плечи очень широкие, а мужеством и силой он напоминал прославленного Геракла. Разумом, целомудрием и способностью принимать безошибочные решения он превосходил всех людей, рожденных в его время» ([48, с. 29]). Иными красками рисует этого же человека Лиутпранд, епископ кремонский, приехавший с дипломатическим поручением от германского императора Оттона I и принятый из-за ряда разногласий между державами весьма неласково. Обиженный, он написал: «Совершенное чудовище, пигмей с тучной головой, с небольшими глазами, как у крота; он обезображен короткой, широкой, разросшейся полуседой бородой, его уродует тонкая, как палец, шея; весь он оброс густыми волосами, лицом он темный, как эфиоп, которого не захочешь встретить ночью! У него торчащий живот, сухие ягодицы, бедра применительно к его короткой фигуре очень долги, голени коротки… Одет Никифор в виссон, но очень бесцветный, от долгого ношения ветхий и вонючий, со стертыми украшениями. Речь у него бесстыдная, по уму он — лисица, по вероломству и лживости подобен Улиссу» ([48, с. 179]).

Император был личностью в высшей степени своеобразной. Солдатская жестокость сочеталась в нем с суеверием и склонностью к религиозным подвигам — Фока носил власяницу, спал на расстеленных на полу шкурах и воздерживался от мяса. «Никогда, — писал Лев Диакон, — не становился он рабом наслаждений и… никто не мог сказать, что видел его хотя бы в юности предававшимся разврату» ([48, с. 44]). При этом он был очень сребролюбив. «Никифор, — жаловались Лиутпранду ромейские придворные, — человек скорый на руку, он предан военному делу и бежит от дворца, как от заразы… С ним трудно ладить, он не подарками привлекает в дружбу, а подчиняет себе страхом и железом» ([3, с. 211]). Василевс обладал большой физической силой, превосходно владел оружием и до самой смерти не гнушался воинскими упражнениями, сам обучал солдат.

Все силы государства этот воинственный император направил на походы. Армия была его любимым детищем, и ради нее он жертвовал всем. На ведение войн василевс вводил все новые и новые налоги, за счет чего и содержал армию, не тратя, по выражению арабского историка Ибн-Хаукаля «ни единого дирхема из своей казны» [88, с. 279]. Император даже — неслыханное дело — урезал ругу синклитикам, чем сильно их уязвил. Руководство византийской церковью также было недовольно василевсом, всячески ограничивавшим ее доходы. В 964 г. вышла известная новелла, запрещавшая основание новых монастырей и расширение имений старых. «Искупитель наш, заботясь о нашем спасении и указывая путь к нему, прямо наставляет нас, что многостяжание служит существенным к тому препятствием… И вот, наблюдая теперь совершающееся в монастырях и других священных домах и замечая явную болезнь (так я называю жадность), которая в них обнаруживается, я не могу придумать, каким врачеванием может быть исправлено зло и каким наказанием я должен заклеймить безмерное любостяжание. Кто из святых отцов учил этому, и каким внушением они следуют, дошедши до такого излишества и такого безумия! Каждый день они стараются приобретать тысячи плефров (плефр — 1269,1 кв. м), строят роскошные здания, разводят превышающие всякое число табуны лошадей, стада волов, верблюдов и другого скота, обращая на это всю заботу своей души, так что монашество уже ничем не отличается от мирской жизни со всеми ее суетными заботами…

Христос сказал, что Царствие Его достигается только с большими усилиями и многими скорбями. Но когда я посмотрю на тех, которые дают обет монашеской жизни и переменой одежды как бы знаменуют свое отречение от мира, и вижу, как они обращают обеты свои в ложь и как противоречат поведением своим своему постригу, то не знаю, не следует ли скорее назвать это театральным представлением, придуманным для осмеяния имени Христова. Не апостольская это заповедь, не отеческое предание — приобретение многоплефровых громадных имений и множество забот о плодовых деревьях!» [3, с. 181 сл.]