Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты

Апраксину было предписано выехать в Петербург, но до столицы он не доехал, его задержали в Нарве под домашним арестом. Здесь же у него забрали его архив. В конце декабря он не выдержал неопределенности своего положения и написал письмо императрице: «Последнейший ваш раб, представя бедность моего состояния, в котором я, бедный, чрез шесть недель здесь пребывая, не только совсем своего лишился здоровья и потерял разум и память, но и едва поднесь мой дух сдержаться во мне мог, и поднес едва ногою владеть могу, приемлю дерзновение, не принося никаких оправданий, высочайшего и милосерднейшего помилования просить…» Далее Апраксин именно оправдывается: «…и то могу донести, что во всей армии не было ни одного такого человека, который бы не хотел пролить последней капли своей крови за соблюдение высочайших интересов и во исполнение воли вашего величества…», и главный советчик его был Фермор, и все они решали правильно, а других советов не имели.

Апраксина содержали как пленника, потому что он должен был выступить в качестве свидетеля уже не по поводу Гросс-Егерсдорфской битвы и ее последствий, а по другому, куда более важному вопросу. В январе 1758 года в Нарву приехал начальник Тайной канцелярии Александр Шувалов. Приехал он не для допроса, а для приватного откровенного разговора. Апраксин поклялся, что никакой тайной переписки с молодым двором не вел, а отступила армия не по чьему-либо наущению, а из-за крайней необходимости. В феврале был арестован Бестужев, и об Апраксине забыли. Его перевели поближе к Петербургу, в местность, называемую Три Руки. Последние дни жизни Апраксина окутаны туманом. Я не знаю, стали ли снимать с него допрос на мызе Три Руки или отвели в тюремные палаты. Известно только, что, выслушав первый же вопрос, Степан Федорович потерял сознание и через четыре дня умер, диагноз – апоплексический удар. По одним сведениям, это случилось в 1759 году, Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона утверждает, что Апраксин умер 26 августа 1760 года.

Народ тут же сочинил о нем легенду. Недовольная медленным ведением дел, Елизавета спросила следователей: «Почему Апраксин уже три года под судом?» Императрице ответили: «Он ни в чем не сознается. Мы не знаем, что с ним делать».

– Ну, так остается последнее средство, – якобы ответила Елизавета, – прекратить следствие и оправдать невиновного.

Комиссия в точности исполнила приказание императрицы. Когда Апраксин на очередное обвинение комиссии ответил отрицательно, ему сказали:

– Ну что ж… Нам остается применить последнее средство…

Услышав эту страшную фразу, Апраксин упал замертво, решив, что его будут пытать.

Род Апраксиных не пресекся. У Степана Федоровича остался сын – Степан Степанович. Вся его жизнь была отдана армии, он воевал, был награжден, в отставку ушел генералом от кавалерии.

Война

Раз начала рассказ про Семилетнюю войну, надо его довести до конца, хоть он и не имеет прямого отношения к нашему сюжету. Во главе русской армии встал генерал-аншеф Фермор. В начале августа 1758 года он осадил крепость Кюстрин и начал жесточайщий ее обстрел. Прусский гарнизон был практически перебит, город горел, но крепость не сдавалась, надеясь на помощь Фридриха II. Король был в Богемии, но, узнав об осаде Кюстрина, поспешил на выручку своим. Фермор, в свою очередь, отступил от Кюстрина и двинулся навстречу прусской армии.

Битва состоялась 14 августа 1758 года под деревней Цорндорф и была отчаянной, страшной – артиллерия палила, конница скакала, но солдаты то и дело переходили на рукопашный бой. Беда наша была в том, что на правом фланге наши солдаты нашли в обозе вино и перепились; но левый фланг выстоял. Сражение продолжалось весь день, и к вечеру каждый присваивал себе победу. На огромном пространстве лежали вперемешку прусские и наши солдаты, артиллерия тоже поменялась местами, наши пушки очутились у пруссаков, а их орудия – у нас. Стали считать потери и выяснили, что победили все-таки пруссаки, они потеряли 12 000 человек, русские – 20 000.

Но для Фридриха это была пиррова победа. Он не ожидал от русских такого напора и доходящей до безрассудства смелости. Однако в Петербурге решили второй раз поменять главнокомандующего. Вместо Фермора во главе русской армии в марте 1759 года поставили Петра Семеновича Салтыкова. Он начал службу в 1714 году рядовым солдатом гвардии, позднее был отправлен Петром I во Францию для обучения морскому делу. Но море не стало его судьбой. Последнее время он командовал украинской ландмилицией, у него не было возможности показать талант полководца, да его у него и не было. Кроме того, он был стар. Н.И. Костомаров пишет: «Когда он прибыл в армию в Пруссию, то русские смеялись над ним и прозвали его курочкой: это был седенький, низкорослый старичок, ходивший всегда в белом ландмилицейском мундире без украшений и чуждый всякой пышности и церемонности, что русские тогда привыкли видеть у своих главнокомандующих». Не блестящий полководец, что и говорить, но очень Елизавете хотелось поставить во главе своей армии русского полководца.