ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ

- Назад в Орду скакать - раз! Да там наши его поджидают… Сюда, на Москву, - два - не мочно! Темир мне давеча обиняком сказывал, что остается только один путь- третий. - И, отставив ногу в коневом сапоге, прищурив один глаз, боярин Иван Федорович вымолвил значительным шепотом: - Теперь ему уж больно гребтится переведаться за обман с его дружком - Казимиром-крулем, что тот его в такое дело всадил, да и сам помогать не пришел. И Ахмат-царь ныне своих татар шлет недаром кормиться в литовские города. А поголодает он еще на Угре немного, так и самого Казимира сожрет! Ей-бо… Ха-ха! Дело-то наше, смекаю так, выгорело, княже великий!

Боярин поклонился, и с рукой на бороде, с непроницаемым видом вышел из избы. А великий князь поднялся с лавки, встал перед Одигитрией…

Москва и москвичи, прознав про то, что великий князь шлет Ахмату-царю дары, заводит переговоры, опять стали требовать боя с Ахматом-царем. Снова загремел в посланиях своих владыка Вассиан: собственное красноречие не давало ему покоя.

К концу октября ударили уже крепкие морозы. Угра покрылась уже крепким льдом, а ордынские полки через нее все ж не переходили. Теперь москвичи, перебираясь с дозорами на татарскую сторону, сами тащили оттуда татарских «языков», полубесчувственных от холода, голодных, ожесточенных на своего владыку. Ордынская сила разваливалась на глазах.

И все ж Иван Васильевич осторожно основывал свои расчеты, учитывая самые трудные, самые невыгодные варианты могущих произойти событий.

Ведь как раз именно голод, холод, отчаяние и могли ведь в конце концов бросить ордынские полки на русских! А береговые позиции на реке Угре, такие удобные летом, стали неудобны зимой - в снегах не было открытого ровного места, чтобы выйти на последний решительный суйм [Схватку].

Великий князь Иван Васильевич решил отвести свои полки к Боровску, поближе к Москве, где местность была для нас выгодней. Он приказал произвести этот отвод скрытно, внезапно, чтобы татаре, увидя, что русские отступают, не бросились бы на них сдуру вдогон… Отступление, начатое в ночь на 7 ноября, в жестокий мороз, по снегу проводилось очень спешно… Когда стало утро, московские полки были уже далеко и быстро уходили среди белых, инеем опушённых берез и зеленых елочек, обложенных снегом.

А когда они остановились на своих рубежах, то оставленные сзади охранные отряды донесли удивительные вещи.

Как только татаре при занявшемся дне заметили, что московские люди ушли, в их стане поднялись крики.

- Урус уходит! - кричали татаре. - Не хотят с нами биться… Стало быть, и нам самим можно уйти, никто уж не ударит нам в тыл…

По лукавому совету Темира-вельможи теперь Ахмат-царь бросился зорить города Казимира: двенадцать городов позорил и пограбил он, мстя своему союзнику! В конце декабря, нагруженный богатой добычей, считая, что он достаточно вознаградил и себя и своих воинов за утрату московского улуса, Ахмат-царь двинулся домой, на восток.

Но даже и в извечно спокойных степях история тогда уже стала убыстрять свой ход. Про неудачу ордынского царя под Москвой узнала вся степь, как равно и про бескровную, умную победу Москвы. Прознала степь и про ту богатую добычу, которую Ахмат-царь повез из литовских земель. Отлично учла степь, что за такие дела Ахмат-царь не будет в почтении ни со стороны Москвы, ни со стороны Польши. И «из ядущего вышло ядо мое»!

Царь Ордынский, потеряв удачу, а с нею свой авторитет, стал лакомой добычей для своей же братии, для мелких ханов.

Он и сам понимал это, что ни к чему ему было зимой, по снегу, возвращаться в свою Орду, которую позорил воевода князь Ноздреватый. Нужно было где-нибудь перезимовать, отсидеться, а там, по весне, подкормив коней, предпринимать дальнейшие шаги. И царь Ордынский прошел прямо на полдень, по Северному Донцу, к его устью, где и стал станом неподалеку от Азова. Рать его сильно убыла, многие его уланы [Легкие конники] отбежали уже домой, куда, впрочем, не попали, так как их хватали по степным тропам многочисленные враги.

Прослышав про Ахматовы плохие дела, поднялся с Севера старый его враг - хан Шибанской орды, стоявший у Тюмени. Зарясь на большие богатства, взятые Ахматом в Литве, да еще сильно приумноженные степной молвой, шибанский хан Ивак с одной тысячей лихих всадников кинулся в степь, подговорив своего шурина, ногайского мурзу Ямгурчея, с пятнадцатью тысячью всадников. Вся эта хищная рать полетела к тем местам, где стоял Ахмат, искать его в степных снегах.