ИМПЕРАТРИЦА ФИКЕ

Обедня в придворной церкви прошла громово, блистательно. Фике смирно стояла за крупной императрицей, смотрела, как та усердно крестилась, била поклоны… Вот она стала на колени… Это было, конечно, смешно, но все сделали так же, и Фике тоже легко, пушинкой, опустилась за императрицей на колени. Все окружающие были приятно поражены и сочувственно затрясли головами. Только наследник, стоявший чуть сбоку, вдруг сделал ей смешной жест рукой, Фике увидала, что он удерживал смех. - Чему вы смеялись? - спросила она юношу уже во дворце, когда он подошел к ней после службы.

- Но ведь все это так глупо! - сказал он. - Я бы, знаете, остриг бы всех этих долгогривых попов, заставил бы и их носить немецкое платье. Все в России должны быть похожи на немцев… - Но разве нужно нарушать обычай?

- Реформация - это и есть нарушение обычаев! - ответил тот и посмотрел важно вверх, где на плафоне плавали белотелые нимфы. - Я - лютеранин…

Фике позавидовала. Вот что значит наследник. Великий князь. Он может делать все, что хочет. А ей, бедной принцессе, нужно приглядываться к обстановке, чтобы не навлечь гнева тетки Эльзы.

Впрочем, церемония с пожалованием ордена прошла прекрасно.

На церемонию пожаловал канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Ему было уже под шестьдесят, но, высокий, стройный, с энергичный подбородком, в темно-синем кафтане, с одной только алмазной звездой, в пудреном парике, он высоко нес свою седую голову среди расступившихся придворных. Когда он стал позади императрицы, на него быстро искоса глянул маркиз де ла Шетарди в апельсиновом кафтане, повернулся и обменялся взглядом с графом Лестоком, высокие белые волны парика которого падали по обеим щекам пухлого носатого лица.

Бестужев стоял поперек горла этим французам. Маркиз де ла Шетарди вместе с Лестоком оказал Елизавете Петровне, правда, большую службу - помог захватить ей родительский престол. После переворота 25 ноября - богато пожалованный - маркиз де ла Шетарди отъехал во Францию, а теперь снова появился при дворе в качестве частного лица, продолжая свою какую-то интригу.

- О, Шетарди при русском дворе - это конфетка для нас! - отозвался о нем Фридрих, король Прусский, когда получил донесение о возвращении его в Петербург от старого прусского представителя в Петербурге барона Мардефельда.

Помогая Елизавете Петровне захватить престол, Шетарди имел свои скрытые цели. В своих тогдашних донесениях к статс-секретарю Амело, французскому министру иностранных дел, Шетарди писал секретно:

«Если Елизавете Петровне помочь пройти к трону, то можно быть уверенным, что то, что ей пришлось претерпеть от немцев, и ее страстная любовь к русским заставят ее удалить от себя всех иноземцев и всецело положиться на русских. По своей неудержимой склонности она из Петербурга переедет жить в Москву, откажется от морского флота, от сильного войска, и, таким образом, Россия будет возвращена к той старине, которую неудачно старались восстановить Долгорукие во время царствования Петра Второго. Не сомневаюсь, что миролюбивая Елизавета вернет Швеции все русские завоевания - Ливонию, Эстляндию, Ингрию и даже выстроенный Петром Петербург».

Когда же заговор удался, Шетарди снова доносил во Францию:

«Совершившийся переворот - конец петровской России. Дальше ей идти некуда! Новая императрица не будет назначать иностранцев на высокие посты, и Россия, предоставленная себе, обратится в ничтожество…»

Ободренный такими вестями, прусский король и аннексировал немедленно Силезию у Австрии.

Однако Алексей Петрович Бестужев был против этой политики.

- Оставляя все, касающееся лично меня, в стороне, - заявил он, - отказываясь от всякого похлебства, от дружбы, от ненависти или партикулярной вражды, от всего, что может быть названо страстью, мы должны положить предел Пруссии. Прусский король слишком захватничает!

Бестужев держался старого плана русской политики в Европе, который был принят еще при Петре.

- России, - говорил он, - не следует входить в союз Пруссии, Швеции и затем Франции, как это предлагал Фридрих.

Бестужев стоял за союз России с Англией и Голландией, как морскими державами, и с Австрией и Саксонией. Такой союз сам охватывал кольцом Францию, Пруссию, Швецию.

Появление герцогини Ангальт-Цербстской и ее дочери Фике в Петербурге прошло без ведома Бестужева и не могло быть ему приятно. Он догадывался, конечно, о том, кто провел это дело. Однако умный дипломат не выразил открыто своего неудовольствия и теперь в церкви с благосклонной улыбкой любовался свежестью юной Фикхен. - Очень мила, очень, - сказал он своему соседу, дотянувшись всем телом к его уху, но при этом так, чтобы шепот был слышен и другим. И этот шепот дошел до ушей Елизаветы Петровны, проник в ее сердце, она расцвела доброй улыбкой.

После богослужения Бестужев, целуя руку царицы, сказал, что нужно бы учить принцессу русскому языку.

- А как же, батюшка Алексей Петрович! Как же! Чать, знаем. Ададуров Василий Петрович пусть ее и учит… И архимандрит Симон закону православному…