Императрица Фике

По этим рвам можно из-под стены крепости выбежать к надолбам, к отводам от стен Коломны из могучих дубов, поставленных отвесно в два ряда и прикрытых третьим рядом таких же бревен, так что получились длинные крытые коридоры, змеившиеся во всех направлениях. От Коломны эти надолбы шли в сторону степи на расстоянии до четырех верст до самого Караульного городка, что стоит на Рязанской дороге над Окой-рекой, Надолбы вились вокруг Коломны, как лапы осьминога, а там, далеко, в дремучем лесу, упирались в завалы и засеки — в широкие, до 30 саженей, валы нарубленных, наваленных вершинами к врагу деревьев…

Вечер навис над Коломной, когда к ней подъезжал князь и воевода Андрей Васильевич Меньшой. Чернели на облачном небе все башни Коломны, на самой высокой, над проезжими воротами, висел зажженный слюдяной фонарь. Сумерки отразились уже в реках Москве и в Коломенке, густели в лесах, отряд ехал крупной рысью по гремучим мостам через канавы да рвы.

— А крепок городок! — сказал с удовольствием Андрей Васильевич Меньшой, молодой и красивый человек, ехал он на буланом татарском бахмате. — Крепка будет оборона, коли Ахмат-царь полезет тут против нас…

— Не пустим! — горячо воскликнул подскакавший сзади князь Иван Иваныч Малый, которого уже в Москве потихоньку величали царевичем. — Расшибем! Видал, дядя, кака за нами сила!

Андрей Васильевич покачал головой. Он был так же выдержан, так же осторожен, как и старший брат, Иван Васильевич. Сила, верно, с ними шла немалая, да и против них могла стать сила поболе… А главное — против шла сила старая, которой уже все давно привыкли покоряться, Татаре шли медленно, надо быть выжидая подмоги от круля Польского, а это значило, что дело будет очень трудно… Тревожило князя Андрея и отсутствие других братьев — Андрея Большого да Бориса…

— Что сила! Сила-то нужна, а нужен еще и ум! — отозвался князь Андрей, мерно, в лад рыси, подымаясь и опускаясь в татарском седле с высокой лукой. — Сила слепа, ум зряч, ум правит силой. Наше дело, Ваня, стоять и приказу ждать… Отец твой дело знает!

Горячность племянника гневила князя Андрея; тихий, последыш в семье, общий любимец, он рано осиротел и любил своего старшего брата Ивана Васильевича, накрепко верил ему, как отцу, из его воли не выходил. Хоть и не все он понимал, но чуял, какое великое дело подымал Иван Васильевич. Ведь со стороны Москвы давно в эти далекие степи шли невидимые, хитрке надолбы скрытой московской политики, которые так блистательно оправдали себя уже на Новгородском Севере…

Он обернулся в седле, увидал, как мелькает шапка царевича Данияра среди итальянских беретов кучки греков. Царевич Данияр еще вчера пристал к их отряду, двигаясь слева от Касимова. Выходило, что на левом фланге, обороняя Москву, стояло противу ордынского царя Ахмата татарское же войско.

«Добро! — подумал Андрей Васильевич. — Пусть татары бьют татар! Дело подходящее! Ино и лам пора выучиться бить врагов великой хитростью, а не только дуром на него голой силой лезть. Горячка вредит!»

На багровом закате десятисаженная воротная башня Коломны вздымалась, словно черная свеча над оборонным мостом, что навис из-под ворот, горела лампада перед темным Спасом. Над воротами молчал сплошный колокол. Всюду, с моста, со стен, с башен, смотрели ратные люди, молча стояли за зубцами с копьями, бердышами, луками. Люди Родольфо Фиоравенти хлопотали тут же, налаживали на стене у полуденной башни пушку… На площади в крепости горели костры, и их отблески играли на деревянном Воскресенском соборе. Оставив пока что отряд за воротами, оба князя с немногими всадниками крупной рысью теперь ехали по городу мимо осадных дворов, мимо лавок, что с огнем торговали допоздна припасом ратным людям, мимо земляного погреба с пороховым зельем и прямо к Приказной избе, где должны были уже быть вести о враге. В Приказной избе горели сальные свечки и лучина, невповорот было натолкано разного люда, и когда, разузнав все, князь Андрей Васильевич вышел на крыльцо, из-за черной башни выплыла красная луна, и слышно стало, как в свежих лугах скрипели коростели.

Выходило по всем военным расчетам, что царь Ахмат давно уже должен был подойти под Коломну, однако июнь был уже в середине, а Орды все не было. Князья и войско стояли пока что праздно, выжидая событий; оторванные в самую трудную пору от своих полей, крестьяне томились… Войска подходили и подходили, оборона вставала вдоль по реке Оке; что с юга защищает своей синей лентой подступы к Москве. Великий князь еще оставался, сидел в Москве, деятельно рассылая во все стороны, людей, переписываясь с Софьей Фоминишной, что с ребятами выжидала событий в укрепленном Кирилло-Белозерском монастыре.

В Москве это кажущееся бездействие производило свое впечатление. Раньше нашествие Ахмата-царя казалось всем таким близким, порождало поэтому смертельный страх, а теперь с его отсутствием, напротив, подымали голову горячность и легковерие…

— Эх, видно, что ордынский-то царишко сам боится идти! — говорили легкодушные люди и сами смелели не в меру от своих же речей.