Императрица и ветер

Совет сорвался в самом начале. Герольд Конн только принялся говорить о новой схеме порталов, старую удобно было использовать внутри кварталов, но переходить между кварталами оказалось муторно. Глухие границы между кастами едва удалось открыть. Глава учёных чертил на повисшей в воздухе карте империи основные маршруты. Эрвин поглядывал на безучастного ко всему происходящему Аграэля, Конрад задумчиво шевелил усами, как будто увидел перед собой муху и думал, как бы половчее её схватить. Было похоже, что новая схема интересует лишь троих: императора, Герольда и Ишханди, до сих пор прикрывающую лицо чёрной вуалью.

В дальней комнате замка вдруг начала гаснуть маленькая оранжевая звёздочка.

Император поднял руку, останавливая размеренную речь учёного. Герольд замолчал, и искра очередного портала зависла на его пальцах, так и не упорхнув на карту. Ишханди дёрнулась, блеснув на императора глазами из-под вуали. Не объяснив никому причины, Зорг стремительно вышел из залы советов.

Больше всего он хотел, чтобы внутреннее зрение подвело его, чтобы Орлана оказалась жива и здорова. Ну должны же, в конце концов, и высшие маги ошибаться иногда.

Она лежала в углу комнаты, свернувшись клубком, как будто пыталась спрятаться от своего кошмара. Кровавый след тянулся по всей комнате: по зелёному ковру с длинным ворсом, по мраморному полу. Зорг приподнял Орлану над полом, поддерживая её за спину. Её голова безвольно откинулась назад. В свете белого пламени стали видны жуткие раны.

Самая глубокая шла по руке: от плеча до локтя, растерзала рукав потяжелевшего от крови синего платья. Ещё одна была на щеке, она превратила бледное лицо Орланы в треснувшую маску.

Не было времени на целителей. Шепча заклинания передачи силы - самые грубые и трудные - Зорг останавливал кровь и стягивал края ран. Звёздочка перед мысленным взором не горела - едва заметно теплилась. Он вдруг почувствовал её прикосновение: холодные пальцы Орланы тронули его руку. Зорг прижал к себе дочь, коснулся губами её волос.

- Всё будет хорошо, милая, - прошептал он.

Орлана приоткрыла глаза.

- Я уже не уйду из этой сказки, - её голос был слабее шепота травы, но заставил его на секунду оборвать дыхание.

- Какой сказки, родная?

- Про смерть, - почти беззвучно промолвила Орлана.

Зорг поднял её и услышал, как на мраморные плиты из её ослабевшей руки падает меч.

Маша вернулась из вынужденного отпуска и вышла на работу. Пропал волшебный мир её неведения. Она снова чувствовала, что Галактус исполнил своё любимое па - убрал её с поля боя по одному ему известным причинам. В Нью-Питере Маша ощущала себя чужой. В первый раз за столько лет город не радовал её вечерним ветром и огнями, отражающимися в лужах. Она всё отчётливее понимала, что не хочет больше здесь находиться, но связывала только с опасностью столкнуться с бойцами "Белого ветра" на тёмной улице.

Вражеские боевики не бездействовали. Потом Маша узнала, что за день до её возвращения из отпуска произошло нападение на Антонио. Он застрелил троих приверженцев "Ветра", сам чудом остался жив, а утром следующего дня стены в его подъезде оказались разукрашенными устрашающими надписями.

Яну пришлось немедленно отправить в другой город, в специальный лагерь для подобных случаев. Ни в коем случае не должны страдать родственники сотрудников, ни в коем случае... Девочка ничего не сказала. Она только смотрела на Машу круглыми от страха глазами из окна поезда, а И.М. точно так же - молча - смотрела на неё с платформы, совершенно не зная, как оправдаться хотя бы перед собой.

Дул холодный северный ветер, и по утрам лужи покрывались тонкой корочкой льда. Деревья тянули голые ветви к небу, словно умоляли о прощении. Небо безмолвствовало, как всегда, предоставляя людям решать свои проблемы самим.

Сабрина всё чаще пропадала на работе, возвращалась только под утро. Она по-прежнему беззлобно подкалывала И.М. за её неумение одеваться, за слишком сильную любовь к компьютерным играм и за запах дешёвых яблочных духов, но уже скорее по инерции. В её чёрных глазах лёд сохранялся дольше, чем на глупых лужах.

- Они напоминают мне лето, - оправдывалась Маша. Она вспоминала Роберта и Мифа. Сколько всего могло произойти за один год! О Луксоре она не вспоминала - она думала о нём постоянно, и неизменно раз в день приходила в больницу.

Сабрина ничего не говорила на эту тему. Она сжала руку Маши, когда та пожаловалась на не проходящее чувство вины перед ним. Маша так и жила - от одного приступа вины к другому, названивая Яне в далёкий южный город чуть ли не через каждый час.

Одним вечером, когда Сабрина не пришла ночевать в очередной раз, а Маша уже без подсказок понимала, что она не на увеселительной прогулке, и вернётся только под утро, ничем не выдавая своей хронической усталости, Маша от нечего делать перебирала вещи в платяном шкафу. Вместе с ворохом летней одежды ей на колени упала чёрная, приятная на ощупь ткань. Маша в недоумении покрутила её в руках и, нащупав драгоценную застёжку, поняла, что держит в руках мантию императора.