Императрица Ядов (ЛП)

— Напряженно обеспечивать власть над Стейтен-Айлендом и иметь дело с другими организациями. Много сил изменилось с тех пор, как ты была в этом мире в последний раз, Елена. Ломбарди ушли, и Вашингтон, округ Колумбия, никому не принадлежит. Три семьи Бостона в мире, а король Майами в тюрьме.

— Все это звучит довольно интересно, — сказала я, но продолжала настаивать. — Но что насчет тебя?

— Меня? — он тихо рассмеялся. — Я занимался семьей, которая разваливалась на кусочки, криминальным авторитетом, который проник в мой дом и имел дело с разбитым сердцем. Все, что я делал, я делал для своей Братвы.

— Кто-то сказал мне, что ты был жестоким.

— Я всегда был жестоким, Елена.

Я покачала головой.

— По-видимому, ты сейчас сам проводишь допросы? Даже Артем, Дмитрий или Роман не присоединятся к тебе. Черт, даже Олежка. Почему? Почему они так напуганы, видя тебя в действии?

Мускул на челюсти Кона дрогнул. Единственный физический признак того, что он все больше расстраивался из-за разговора.

— Ты очень любопытная для человека, которая не планирует задерживаться надолго.

— Я знаю тебя, Кон. Я знаю тебя. И знаешь, какая первая мысль пришла мне в голову, когда я увидела тебя в том лесу, после трех лет агонии, разлуки и боли?

— До или после того, когда ты набросилась, как дикая кошка?

Я ткнула в него пальцем.

— Я подумала, что с ним что-то не так. Что-то внутри него сломалось, сцепление соскользнуло. Это не тот человек, которого я... — я замолчала. Эмоции начали забивать уши и горло, затуманивая все рациональные мысли. — Я просто хочу знать, что с тобой случилось.

— Ты знаешь, Елена, — сказал он. — Ты просто не хочешь в это верить.

Я сглотнула, несмотря на пересохшее горло.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Да, ты понимаешь, — он передал мне тарелку. — Хлеб?

Я отшвырнула ее прочь.

— Нет, я не хочу хлеба. Я хочу наорать на тебя. Что произошло?

Константин скривил губы, зверь внутри него вышел на поверхность. Он хорошо носил свою маску, лучше, чем большинство, но даже у него не бесконечное терпение. Если и было что-то, в чем я была хороша, так это в раздражении этого человека.

Когда я только приехала, когда мне было двадцать три и я была более апатичной, чем Дьявол, Даника однажды задумалась над тем, что я единственная, кто может проникнуть под кожу Константина. Он такой терпеливый и дипломатичный со всеми остальными, но почему-то ты действительно выводишь его из себя.

Спасибо? Я сказала.

Она рассмеялась. Это комплимент. Ты знаешь, какой это талант заставлять некоторых людей смеяться? У тебя все наоборот. Твой талант заставляет Константина хотеть сломать его фасад.

— Девушка, которую я любил, бросила меня, — прорычал он. — Я предложил свое королевство, свою семью. Даже предложил ей бросить все ради нее.

— Ты не это имел в виду...

— Да, именно это я имел в виду.

Тон Константина был жестким, но он говорил со мной не так, как тогда, когда мы были в его кабинете. Может, мне нужно разозлить его еще немного.

Боже, подумала я, охваченная печальной яростью, неужели Роман чувствует себя так каждый день? Неудивительно, что он в таком состоянии.

— Что я должна была сказать, Константин? Спасибо?

— Мне не нужна твоя благодарность, — прорычал он. — Все, чего я хотел, это чтобы ты осталась.

— Теперь уже слишком поздно.

Он фыркнул.

— Действительно, уже поздно.

Секунду мы смотрели друг на друга, разглядывая. Моя грудь резко поднялась, и адреналин разогрелся в венах, когда на горизонте появилось обещание битвы. Константин выглядел ненамного спокойнее.

— Ты злился на меня, — сказала я. — Я могу сказать.

Его глаза заострились в улыбке.

— Я злился. — он сделал еще один глоток вина. — Я был в ярости на тебя. Иногда, на короткое время, я все еще зол.

— Что изменилось?

— Это связано с двумя причинами.

У меня было нехорошее чувство, что я знаю, что это, но все равно попросила разъяснений.

— Его зовут, — ответил Константин. — Николай Константинович Тарханов.

С акцентом Кона имя легко и красиво слетело с языка. Это звучало правильно и уместно, так, как должно было быть произнесено имя моего сына. Как будто каждый слог был одой его царственной родословной.

Я сжала бокал в руке.

— О?

— Не ту фамилию женщина дает своему сыну, когда ненавидит его отца.

Он прав. Я ненавидела то, что он прав.