Императрица Мария Федоровна

В первые августовские дни император Александр II сообщил сыну Александру Александровичу о своей женитьбе. «13/25 августа. Обедали мы у Папа́ с братьями, – записал цесаревич в дневнике. – После обеда Папа́ сказал Минни и мне зайти к нему в его кабинет и тут, когда мы сели, он объявил нам о его свадьбе, и что он не мог дольше откладывать и по его летам и по теперешним грустным обстоятельствам и поэтому 6 июля женился на княжне Долгорукой. При этом Папа́ нам сказал, что он никому об этом не говорил из братьев и нам первым объясняет это, так как он не желает ничего скрывать от нас и потом прибавил, что эта свадьба известна одному графу Лорис-Меликову и тем, которые присутствовали на ней.

Папа при этом спросил нас, желаем ли мы видеть его жену и чтобы мы сказали откровенно. Тогда Папа́ позвал кн[ягиню] Долгорукову в кабинет и, представивши ее нам, был так взволнован, что почти говорить не мог. После этого он позвал своих детей: мальчика восьми лет и девочку Ольгу семи лет и мы с ними поцеловались и познакомились. Мальчик милый и славный и разговорчивый, а девочка очень мила, но гораздо серьезнее брата. Оставшись у Папа́ более ¾ часа, мы простились и вернулись домой. Только дома немного пришли в себя после всего нами услышанного и виденного, и хотя я был почти уверен, что так и должно было кончиться, но все-таки весть была неожиданная и как-то странна!»

Дочь царя Мария Александровна, герцогиня Эдинбургская, в своем письме к отцу осудила его. «Я молю Бога, – писала она, – чтобы я и мои младшие братья, бывшие ближе всех к Мама, сумели бы однажды простить Вас».

Другие члены царской семьи были крайне возмущены тем, что Александр Николаевич вступил в брак с княгиней Е. Долгоруковой, не соблюдая год траура по своей первой жене, императрице Марии Александровне. Тем более что в это время по всей России продолжали служить по православному обычаю традиционные панихиды об упокоении ее души.

О неприязненном отношении к новой жене императора свидетельствует и письмо великой княгини Марии Павловны, жены великого князя Владимира Александровича, гессенскому принцу: «Эта женщина, которая уже четырнадцать лет занимает столь завидное положение, была представлена нам как член семьи. С ее тремя детьми, и это так грустно, что я просто не могу найти слова, чтобы выразить мое огорчение. Она является на все семейные ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором. Мы должны принимать ее, а также делать ей визиты. И так как ее влияние растет с каждым днем, просто невозможно предсказать, куда это все приведет. И так как княгиня весьма невоспитанна, и у нее нет ни такта, ни ума, вы можете легко себе представить, как всякое наше чувство, всякая священная для нас память просто топчется ногами, не щадится ничего».

Летом 1880 года семья цесаревича по просьбе Александра II провела лето в Крыму вместе с новой семьей Александра II, княгиней Юрьевской и ее тремя детьми. Для цесаревича и цесаревны это было настоящим испытанием. Обстоятельства частной жизни императора осложняли отношение к нему наследной четы.

Из письма цесаревны Марии Федоровны матери: «Я плакала непрерывно, даже ночью. Великий князь меня бранил, но я не могла ничего с собой поделать. Мне удалось добиться свободы хотя бы по вечерам. Как только заканчивалось вечернее чаепитие и государь усаживался за игорный столик, я тотчас же уходила к себе, где могла вольно вздохнуть. Так или иначе, я переносила ежедневные унижения, пока они касались лично меня, но, как только речь зашла о моих детях, я поняла, что это выше моих сил. У меня их крали, как бы между прочим, пытаясь сблизить их с ужасными маленькими незаконнорожденными отпрысками. И тогда я поднялась, как настоящая львица, защищающая своих детенышей. Между мной и государем разыгрывались тяжелые сцены, вызванные моим отказом отдавать ему детей. Помимо тех часов, когда они, по обыкновению, приходили к дедушке поздороваться. Однажды в воскресенье перед обедней в присутствии всего общества он жестко упрекнул меня, но все же победа оказалась на моей стороне. Совместные прогулки с новой семьей прекратились, и княгиня крайне раздраженно заметила, что не понимает, почему я отношусь к ее детям, как к зачумленным».