– Я знаю, но ведь закон о престолонаследии касается только нашей семьи! А значит, батюшка имел право его отменить. Это наше личное дело – где и как мы будем короноваться. Я вот, например, в Петербурге церемонию устроил. И без всяких там религиозных штучек. Слышала когда-нибудь такое изречение: "Церковь – место, где джентльмены, никогда не бывавшие на небесах, рассказывают небылицы тем, кто никогда туда не попадёт"37?
Мелисса, выросшая в католической семье, не стала высказываться на эту спорную тему.
– Думаю, Доброжир решил рискнуть и сыграть ва-банк, – пожала она плечами. – По всем правилам короновал нового русского императора. А вдруг выгорит? И его ставленник усядется-таки своими блестящими штанами на трон?
Константин Алексеевич задумался.
– Это же получается – ни я, ни мой сын, ни моя внучка – никто из нас не является законным монархом? А эта говорливая мартышка имеет полное право жонглировать моей державой и моим скипетром?
– Получается, так, – тяжело вздохнула Мелисса. – Правда, говорливая мартышка пока молчит – притаилась в своей Грановитой палате и никак себя не проявляет. Надо этим затишьем как-то воспользоваться.
Обеспокоенная Мадлен, снимая передник, предложила:
– Каспер, я думаю, раз Катинка болеет, а Нико недоступен, ты должен выступить по телевидению. Показать народу, что Романовы думают о них всегда – даже выйдя на пенсию. Прими приглашение Соломона Жмыхова, он же всё время зовёт тебя в свою программу "Тем не менее".
– О да, замечательная идея, Мадлен Густавовна! – обрадовалась Мелисса. – Именно это я и хотела предложить. У "Всемогущего" гигантская аудитория, благодаря их креативному директору, который постоянно беспокоится о рейтингах… Да, обозреватель Жмыхов – идеальный вариант! Ну надо же, Мадлен Густавовна, как у нас с вами мысли сошлись!
– Не зря же у нас с тобой имена на одну букву начинаются, – улыбнулась мама Николаса.
– Нет уж, девочки, ни на какое телевидение я не пойду, – разбил идиллию Константин Алексеевич. – Во-первых, не выношу грязнулю Жмыхова. Во-вторых, не смогу искренне общаться с людьми, зная, что я все эти годы занимал трон империи незаконно. И потом, вы почему-то обе забываете, что у меня в разгаре сезон посадок!
Мелисса нервно заправила волосы за уши.
– Но, Константин Алексеевич, ведь на страну надвигается катастрофа…
– Ничего, рассосётся! – легкомысленно отмахнулся хозяин. – Как-нибудь разрешится. У чумички Головастикова духу не хватит империей управлять.
Мелисса стиснула зубы, чтобы не наговорить старику грубостей. Откуда он мог знать, куда подует ветер перемен в следующее мгновение? Принесёт ли ветер грозовые тучи с молниями – привет от Перуна – или, наоборот, разгонит сгустившиеся облака?
Премьер-министр взглянула в окно, где отливало бирюзой ясное южное небо.
– Может, я зря паникую, – нерешительно сказала она. – Может, Ангел с Доброжиром и сами не подозревают, что натворили. Может, они сидят себе спокойно и не знают, что изменили ход истории.
Крошечный дисплей перстня-разумника внезапно активировался. Режим "тлеющий уголь" автоматически включался на гаджете во время стихийных бедствий и других из ряда вон выходящих национальных событий.
Перстень сиял рубином, а в ушной гарнитуре звучали срочные новости:
"Внимание, граждане империи! Гражданский департамент кассационного Сената принял к рассмотрению запрос гражданина Головастикова, имеющего основания претендовать на российский престол. До вынесения судебного постановления Сенат официально приостанавливает власть её величества императрицы Екатерины Третьей".
– Простите, Константин Алексеевич, мне что-то нехорошо, – пробормотала Мелисса и встала из-за стола, уронив при этом стул. – Я выйду на секундочку.
Она схватила сумку и выбежала в сад. Трясущимися руками достала пачку сигарет, нетерпеливо рванула полиэтилен. Наконец-то. Закрыв глаза, Мелисса втянула истосковавшимися лёгкими сладкий и опасный дым "Смертельных".
Глава 12. Дочь Василисы
Николаю Константиновичу было ужасно плохо.
Чувствовал он себя так, словно внутри него разыгрался девятибалльный шторм. Сердце, изношенное тоской по любимой, болталось где-то в районе гланд, качаясь вверх-вниз на волнах подступающей тошноты. Все мышцы трепетали, колени подкашивались. Живот прихватило, кажется, в восемнадцати местах сразу.
Василиса молча изучала его своими прекрасными глазами, а он едва держался на ногах. Попытался заговорить, но из горла вырвался какой-то позорный писк.
Со следующей попытки удалось выдавить из себя первую за двадцать три года фразу:
– Ну как, подняла?
– Что? – Глаза Василисы расширились.
– Африканское кино, – с сарказмом пояснил Николай Константинович. Теперь слова лились сами собой. – Ты же уехала его поднимать. Так подняла или нет? Просто интересно.
В ожидании ответа он, как ему казалось, непринуждённо опёрся о зеркало красной машинки. Зеркало, похоже, придерживалось своей точки зрения на предмет того, что такое непринуждённость: оно хрустнуло и оторвалось с корнем.
– Прости, прости, – залепетал экс-император, безуспешно пытаясь приладить зеркало на место.