Цыси бежала из столицы, и Пекин заняли западные союзники. Единая китайская система обороны распалась, но правление Цыси не рухнуло, хотя многие его предсказывали. В изгнании и в бедственном положении она доказала, что все еще остается верховным правителем страны. Очевидцы, наблюдавшие ее вскарабкивающейся на четырехколесную телегу, говорили, что Цыси проделывала это так, будто всходила на императорский трон. С той поры, куда бы она ни приезжала, там сразу же возникал центр правления Китайской империей. В распоряжениях, отправляемых в провинции и составленных тем же самым языком и в том же самом тоне, как прежде, передавалась абсолютная власть ее как правителя. Доклады со всего Китая безошибочно доставлялись именно вдовствующей императрице, где бы она ни находилась. Она требовала прислать войска для сопровождения императорской свиты, и подразделения спешили к ней настолько быстро, насколько позволяли лошади кавалеристов или ноги пехоты. Она просила денег, провианта и средств передвижения, и их доставляли оперативно и в достаточном количестве. Ее вполне сносно снабжали на всем пути, протяженностью больше тысячи километров, который длился два с лишним месяца. В конце октября свита находилась в Западном Китае и остановилась в древнем городе Сиань, служившем столицей десятку китайских династий с 1100 года до Рождества Христова. Там со всей империи она получила больше 6 миллионов лянов серебром. Когда ее двор годом позже возвращался в Пекин, подношениями, а также документами пришлось нагрузить 2 тысячи повозок. Такое удивительное проявление лояльности в период невиданных трудностей предельно много говорило в пользу общей устойчивости империи, коренящейся в глубокой вере населения, местных руководителей и провинциальных правителей в способности вдовствующей императрицы, пересилившей их недавнее разочарование ею.
Тот факт, что вдовствующая императрица жива и надежно правит империей, остановил тех, кто подумывал о дезертирстве. Судьба ее bete noire (главного объекта ненависти) Чжан Иньхуаня висела на волоске. Когда она приказала губернатору Синьцзяна, где Чжан Иньхуань находился в ссылке, казнить его, тот ее ослушался и решил этого не делать. Он решил подстраховаться: интервенты шли на Пекин, и Чжан Иньхуань считался их другом. Распоряжение губернатор выполнил только 50 дней спустя 20 августа, когда узнал, что Цыси покинула Пекин и находится в безопасном месте.
Тот факт, что Цыси удалось в своих руках сохранить власть, а ее правительство устояло, послужил причиной изменения настроений наместника Чжан Чжидуна, отказавшегося от плана создания самостоятельного режима в Нанкине. Чиновники, которых он собирался пригласить в свое новое правительство (их он, кстати, в свои планы не посвятил), подтвердили верноподданство вдовствующей императрице. Ли Хунчжан выехал из Шанхая в Пекин на переговоры с представителями западного альянса и выступал от ее имени. А когда англичане обратились к его ближайшему соратнику наместнику Лю Куньи, чтобы передать ему предложение из Лондона вместе с наместником Чжан Чжидуном взять на себя бремя власти и приступить к переговорам с европейскими союзниками, тот просто остолбенел от ужаса. Он связался по телеграфу с Чжан Чжидуном и спросил его, не получал ли тот подобного дикого послания. Он к тому же напомнил наместнику Чжану о том, что англичане должны вести дела с боцзюэ Ли, получившим указания вдовствующей императрицы. Итак, когда в Токио все еще рассуждали по поводу «назначения нового правительства», ключевая роль в котором предназначалась как раз ему, Чжан Чжидун впал в панику и отправил телеграмму со странной пометкой «Десять тысяч крат срочнейшая». Он адресовал ее своему представителю в Японии и требовал от него «прекратить все это немедленно любой ценой». На следующий день он направил телеграмму в развитие этой темы, в которой пояснил, что подобная инициатива в тогдашних условиях «совершенно определенно послужит запалом внутренних беспорядков и ввергнет весь Китай в хаос вражды всех против всех».