Императрица всех сезонов (ЛП)

— Мари, — она отметила, что его правая ладонь — раненая сторона — едва держала поводья. Плохой знак. — Вы перестали чувствовать руку? — спросила она. Мари огляделась в поисках цветка с бархатными листьями и темно-лиловыми, почти черными, лепестками.

Он сжал ладонь, и пальцы задрожали.

— Это не сравнить с тем, что я преодолевал раньше, — Маса отклонил голову, открывая неровный шрам под подбородком, пропадающий за воротником. — Каппа чуть не съел меня заживо во время моего первого похода по этим горам, — в нижних частях гор было много этих водных существ. Они любили кишки, но еще больше — огурцы. За огурец они давали погладить себя или приносили рыбу взамен.

Главный самурай, который сильно хромал, оглянулся через плечо, хмуря брови над пристальным взглядом. Слабый ветер шевелил пучок на его голове. Он смотрел долго, а потом развернулся.

— Похоже, я ему не нравлюсь, — призналась Мари. Он весь путь оценивающе поглядывал на нее.

Маса улыбнулся.

— Хиро никто не нравится. И у него есть только два выражения лица: злое и не очень злое.

Мари рассмеялась и взглянула на хмурого самурая.

— Что сейчас? Он злится или не очень? — спросила она заговорщическим шепотом.

Маса склонился, морщинки появились в уголках глаз. Мари не понимала, как мужчина, так страдающий от боли, мог веселиться.

— Не очень злится. Сопровождение тебя в Токкайдо сделало нас богатыми. Мы едва могли поверить своей удаче, когда нас нашел гонец твоей матери. Половину оплаты мы уже получили. Пока что это наш рекорд по оплате.

Мари ответила на заразительную улыбку Масы. Они ехали в относительной тишине. Высокие деревья обрамляли дорогу. Ветерок будто мягкой кистью ласкал щеку Мари. Шаги лошадей эхом разносились по горе. Вскоре Мари ощутила на себе вес взгляда Хиро.

Мари выпрямила спину и прикрыла глаза. Она убеждала себя, что ей все равно, что он думал о ней. Это было ложью. Раньше всего жен-зверей учили нравиться. Женщина должна быть нежной и доброй, не говорить много. Мама всегда говорила так Мари, пока ее обучение не сменилось тренировками для боя. Но ранний урок запомнился. Она подавляла желание извиниться за то, что не нравилась ему.

Маса вздохнул и постучал пальцами по седлу.

— Хиро говорит, твой народ обманывает мужчин, выходит за них замуж и ворует их богатства, — Мари вздрогнула. — Не переживай. Твоя мать заплатила за наше молчание. Наши губы на замке, — Мари выдохнула. Она не знала, было ли чертой самурая говорить правду, какой бы неприятной она ни была.

Гнев кипел в Мари. Одно дело, когда она ненавидела древние обычаи своего народа. Другим делом было слышать это от чужака.

— Осуждать проще, чем понять, — процедила она.

— Согласен. Когда Хиро назвал тебя гадюкой подколодной и сказал, что тебе нельзя доверять, я тоже так сказал, — отозвался Маса.

Будто слыша их, Хиро свистнул, подзывая Масу.

— Он не хочет, чтобы я говорил с тобой, — сказал Маса. — Боится, что ты обманом женишь меня на себе, а потом бросишь, отчаянного. Словно такое возможно, — самурай бодро рассмеялся.

«Ты недостаточно мила», — Мари кашлянула и нахмурилась.

— Что бы он ни думал обо мне, что бы ты ни думал о моем народе, вы оба ошибаетесь, — она помнила слова Хиссы: «Мы чудовища». Слова ее матери: «Только так я могла уберечь тебя». — Не все только хорошие или только плохие. Так думать — ошибка.

Маса поджал губы. Он схватил поводья коня короткими пальцами и пошел прочь, но обернулся.

— Лучше спрячь ожерелье и все ценное, пока мы спускаемся по горе. Лучше не привлекать лишнее внимание.

Мари коснулась бечевки с медными монетами. Она спрятала ожерелье под кимоно. На коленях она держала серебряный гребень, прощальный подарок Хиссы на удачу.

«Я носила его, когда встретила мужа», — прошептала подруга. Мари крутила вещицу в руках, драгоценный металл сиял в оранжевом свете солнца. Край был острым — оружие и украшение. Как жена-зверь. Мари спрятала гребень в рукав кимоно, когда на горизонте показалась изогнутая крыша старого храма. Страх волной пронесся по ней. Глубоко дыша, она успокаивала себя.

«Долг и дом», — шептала Тами на ухо Мари вместо прощания. Так много всего между ними осталось невысказанным.

«Я — тигр зимой. Я выживу. Я буду свободной. И я вернусь в Цуму. Я все исправлю между нами».

* * *

Мари выбралась из места ночлега. Дыхание вырывалось короткими порывами, и тьма казалась тяжелой, неизвестной. Она проспала лишь несколько часов на неудобном тонком матрасе и с деревянной подставкой под шеей, чтобы не спутались волосы, а потом стоны Масы разбудили ее.

Сзади нее возвышался храм. Перекошенный и забытый. Хиро шагнул туда и заявил, что внутри проводить ночь опасно. В нескольких ярдах от Мари была роща деревьев тсуги. И под ними росли ночные цветы. Она легко сорвала их, отбросила цветки. Лиловые лепестки превращали все внутри в жидкость. Но толченные и смешанные с водой бархатные листья в форме сердца становились мазью от инфекций. Чудо, что растение, которое легко могло убить, умело и спасать.

Мари прикусила губу. У Масы было мало времени.