Теоретические мотивы Троцкого почти безупречны: трудно представить себе развитие социализма без прогресса в деле мировой революции. Однако, 30-е годы дают обратную картину – стремительные социальные преобразования в СССР и коричневеющая, несущаяся к мировой войне Европа.
Не последнюю роль в этом сыграл мировой кризис, известный как Великая депрессия.
1932 год стал кризисным годом левой политики Сталина: в этот год историки фиксируют резкий всплеск антисталинских выступлений в партии, самым крупным из которых была «Рютинская платформа», автор которой был до этого лоялен. Появляются серьезные колебания у многих членов Политбюро, большинству которых Сталин, как явствует из опубликованной переписки с Молотовым, не доверяет. Наконец, в этом году Сталин не выступил ни на одном публичном мероприятии, в том числе на XVII партконференции, а на последовавшем Пленуме ЦК ограничился лишь репликами с места.
После уничтожения частного хозяйства на селе, острие борьбы вновь вернулось в город. Условно можно назвать его противоречием между «бюрократией» и пролетариатом. В бюрократию здесь следует включить не только управляющий слой – государственную и партийную бюрократию, – но и высокооплачиваемых лиц умственного труда, прежде всего хозяйственную бюрократию. Этот слой позже получил название «партийно-хозяйственной номенклатуры».
Период 30-х годов обычно описывается через две штампованные схемы. Первая: бюрократия под руководством Сталина уничтожала одно за другим завоевания революции. Вторая: советский народ под руководством Сталина строил социализм «от победы к победе». Ясно, что ничего общего с реальностью не имеет ни та ни другая схема.
Сторонники первой схемы до сих пор тщетно пытаются вывести все мероприятия, проводившиеся в СССР из «интересов бюрократии». Бюрократия превращается в волшебную отмычку, при помощи которой можно раскрыть все тайны советской политики и экономики. Достаточно сказать пару фраз о бюрократии, и все становится ясно.
Бюрократия превращается в самого Господа Бога, пути которого, как известно, «неисповедимы». Так же неисповедимы и «интересы бюрократии». По крайней мере, невозможно сказать, почему в 30-е годы эти интересы были именно таковыми, а не другими.
Почему бюрократия поддерживала линию Сталина? Гораздо логичнее с точки зрения действительных интересов бюрократии было бы превратиться в частных собственников или высокооплачиваемых капиталистических менеджеров, поддержав Бухарина. Или, на худой конец, тихо саботировать «призовую скачку индустрии» и прочий «авантюризм», и пожинать плоды тихого и размеренного бюрократического благополучия. Собственно, эти два способа поведения и были избраны советской бюрократией, когда она была предоставлена самой себе – в эпоху Брежнева и Горбачева.
В 30-е годы мы видим прямо противоположное. Вековой уклад, составлявший основу господства старой русской бюрократии, взрывается головокружительными атаками, а затем и вовсе запускается мясорубка большого террора, в котором значительная часть бюрократии гибнет физически.
«
Ускоренная индустриализация заставила такой привилегированный слой выделить: это управленческий (в том числе не только хозяйственное, но и политическое управление, которое было слабо разделено), технический и научный персонал. Или «сталинская бюрократия», если пользоваться привычным уже термином. Эту бюрократию приходилось растить не менее ускоренными темпами, чем проводилась сама индустриализация, а для этого приходилось ее подкупать высокими зарплатами, лучшим жильем и т. п. Это было несомненным отступлением от принципов социализма, но никак по-другому в изолированной стране строить этот самый социализм было просто невозможно.