Империализм от Ленина до Путина

Именно на брежневский период пришлась очередная историческая развилка, когда решался вопрос, по какой дороге дальше пойдет человечество: по капиталистической или социалистической. Острый революционный кризис 1968–1975 годов ставил именно этот вопрос, и именно в этот период советское брежневское руководство оказалось максимально беспомощным. Оно не смогло эффективно помочь даже победившей чилийской революции, не говоря о том, чтобы своей политикой способствовать развитию революций в других странах. События этого периода и де-факто контрреволюционная роль в них просоветских компартий слишком хорошо известна. Даже обострение политической борьбы в Чехословакии весной 1968 года не было использовано как стимул для углубления социалистических преобразований. Единственное, на что оказался способен брежневский режим, так это ввести танки, чтобы избежать негативного для себя развития событий.

Проиграв по всем статьям уже самые первые битвы назревавшей мировой революции (а тогда бунты и восстания вспыхнули по всей планете, трудно найти такую страну, где в этот период не было бы вооруженных столкновений революционеров и власти, не было бы введено военное положение, не пало бы несколько правительств и т. д.), руководство КПСС оказалось лицом к лицу уже не с «добреньким» Западом времен встреч на высшем уровне в Рейкьявике, а с агрессивным империализмом Рейгана и Тэтчер, объявившим крестовый поход против коммунизма.

Но главная битва, которую проиграло брежневское руководство, произошла внутри СССР (если считать, что лидеры КПСС сражались за дело коммунизма, в чем, мягко говоря, есть большие сомнения). Здесь капитализм окончательно победил коммунизм именно в это время, именно при Брежневе советский народ окончательно свернул на капиталистический путь, «успешно» миновав последний свой шанс свернуть влево на дорогу к бесклассовому обществу.

Великий последний шанс

Ошибки руководителей компартий гораздо опаснее ошибок сапера. Сапер гибнет сам, а коммунистические руководители гибнут вместе со всем движением, которым руководили. Если же считать неиспользованный коммунистический шанс не ошибкой, а сознательным предательством брежневского руководства, то это предательство будет пострашнее перехода генерала Власова на сторону фашистов в период Великой Отечественной.

Есть разные версии того, когда Советский Союз пошел «не по тому пути». Кто-то обвиняет Ленина, который «сделал» революцию в отсталой крестьянской стране, кто-то Сталина, который стал строить в такой стране социализм, с неизбежными бюрократическими уродствами, порожденными той же отсталостью и внешним давлением. Как-то забываются те, кто действительно лишил русскую революцию ее международного характера, кто заставил ее биться в национальных рамках долгие годы – лидеров II Интернационала, которые, в отличие от большевиков, европейскую революционную ситуацию разменяли на жалкие реформы и посты в буржуазном правительстве.

Трудности «социализма в отдельно взятой стране» усугублялись тем, что до начала 60-х годов речь шла даже не о создании самого социализма/коммунизма, а скорее необходимых предпосылок для его строительства. И эти предпосылки, несмотря на издержки, создавались. Мелкое крестьянство было переведено на систему крупного коллективного хозяйства, появилась крупная машинная индустрия, побеждена неграмотность, отстроена система качественного среднего и высшего образования. «Попутно» был побежден фашизм, а социалистическая революция расширила свои границы от Восточной Германии на западе до Северного Вьетнама на востоке.

Успокоившись на достигнутом, мы пришли к капитализму. А ведь для рывка в коммунизм было уже буквально все готово: то, что не готово, можно было доделать «по пути». Сегодня сложно воссоздать полную картину борьбы между капитализмом и коммунизмом в этот период. Виноваты тут издержки предыдущего периода: чтобы победить мелкую буржуазию на селе, свернули внутрипартийную демократию; чтобы произвести индустриализацию, заключили социальный мир с бюрократией, дали ей высокие жалования и прочие привилегии; чтобы победить фашизм, наводили внутреннюю дисциплину террором, восстановили в правах великорусский патриотизм и т. д. В итоге получилась политическая система, где противоречивые тенденции и различные политические силы борются «под ковром» официального единомыслия. То, что всплывает на поверхность, приходится читать между строк. Эта минимальная прозрачность делает весьма трудной работу историка, который хотел бы показать разные политические силы, разные программы, интересы, которые боролись под коркой бюрократической аппаратной дисциплины.