Читаем Империи песка полностью

Это мой сын. Ее плоть и кровь. Ее малыш. Сегодня смерть приходила за ним и получила отказ. А ведь все могло бы закончиться трагедией. Она могла потерять сына или мужа. Даже сознавая, что сын жив и ему ничего не угрожает, она не могла избавиться от ужаса. Ужас застревал комком у нее в горле, вызывая желание кричать. Ужас колотил ей в грудь и наполнял глаза слезами. Ее эмоции были неуправляемыми и чисто плотскими. Серену разрывало между тошнотой и эйфорией. До чего же хрупка жизнь! Как неискушен и наивен ее мальчик! И как же ей повезло!

Это мой сын. Такой маленький, такой беспомощный и зависимый. В пустыне Серена часто видела смерть. Хрупкость человеческой жизни там ощущается острее. Кто-то лишается отца, ставшего жертвой вероломства, кто-то теряет мать, не справившуюся с болезнью. Чьи-то братья и сестры гибнут от несчастных случаев и войн. Жизнь в пустыне не назовешь ни легкой, ни доброй. Смерть не являлась желанной гостьей, но и чужой не была. Она приходила, когда ей вздумается. Но чувство, испытываемое Сереной сейчас, было для нее новым, незнакомым и пугающим.

Это мой сын. Она носила его в своем чреве. Нянчила и смотрела, как он растет. В его синих глазах она видела Анри, в высоких скулах и улыбке – себя. Мусса часто смеялся, даруя радость ее сердцу. Она часами качала сына на качелях, освобождала карманы от камешков и помогала ловить насекомых для его коллекции. Она лечила ему разбитые коленки и содранные локти, следила, как он учится ходить и есть самостоятельно. Она учила его говорить на тамашеке, своем родном языке. Она пела ему колыбельные и утешала, когда другие дети осыпали его насмешками. Когда это случилось впервые, ему было всего пять. Серена и подумать не могла, что все начнется столь рано.

– Маман, а что такое полукровка?

Глаза сына были широко распахнуты от изумления и душевной боли. Естественно, никто из детей и понятия не имел о значении слова «полукровка»; они лишь повторяли услышанное от родителей. Но дети способны жестоко бить словами и переменчивы в своем отношении к сверстнику. То они весело играют с ним, а через несколько минут перестают замечать, и он чувствует себя брошенным и одиноким. Муссу оскорбили вдвойне, поскольку сверстник назвал его demi-sang[2] – словом, применимым к лошадям, но никак не к людям. Другой мальчик срифмовал это слово и превратил в дразнилку, которую подхватили все дети, кроме Поля.

Мусса в слезах убежал.

Потом он сидел у Серены на коленях. Она гладила его по голове, подыскивая слова утешения и не находя таких слов. Она знала: детской дразнилкой это не кончится. Мусса еще не раз испытает уколы недовольства со стороны окружающих и боль за то, что он иной. С того самого дня, как Анри привез ее во Францию, Серена ежедневно ощущала это на себе. Люди глазели на нее, смеялись, перешептывались и показывали пальцем. Они насмехались над ее акцентом, трогали пряди ее длинных волос, словно она диковинное существо, выползшее из-под скалы. Серена была сильной, сильнее их. Эта сила позволяла ей не сгибать спину и смотреть в глаза обидчикам. Сыну она могла сказать лишь то, что знала сама:

– Не обращай внимания на чужие слова. Тебя они не должны задевать. Ты должен быть сильным.

Но перед ней был пятилетний ребенок, еще многого не понимавший в жизни и потому безутешный в своем детском горе.

– Маман, я не хочу быть сильным! – горько всхлипывал он. – Я хочу быть таким, как они.

Это мой сын. Ее первенец, единственный ребенок. Рожденный в знатной семье, но жестоко униженный. И в самом деле, благородный полукровка. В Сахаре он бы считался принцем, поскольку у туарегов титулы передаются по материнской линии. Ее брат был аменокалем – вождем туарегов. В один прекрасный день и Мусса смог бы стать аменокалем, невзирая на французскую кровь, текущую в его жилах. И во Франции он когда-нибудь станет графом и унаследует отцовский титул, невзирая на туарегскую кровь, текущую в его жилах. Серена закрыла глаза, попытавшись представить, какой будет жизнь ее сына. Она увидела тьму, хаос и боль. Там, где дело касалось крови, эмоции обладали особой глубиной.

Это мой сын. У него на шее висел амулет. Подарок аменокаля, кожаный мешочек, содержимое которого сохранялось в секрете. Там мог лежать стих из Корана, кусочек кости или бумажка с начертанными магическими квадратами. Узнав о сегодняшнем происшествии, аменокаль бы кивнул и сказал, что амулет ослабил атаку кабана. Серена не знала. Возможно, так оно и есть. Возможно, в амулете была заключена удача поколений ее предков, сила продвигать по жизни, исцелять и защищать. Благодаря амулету Мусса пережил детскую лихорадку, унесшую десятки детей его возраста. Сегодня этот мешочек сохранил ему жизнь при столкновении с кабаном. Врач хотел было снять амулет, чтобы не мешал накладывать на сломанную ключицу тугую повязку, охватывающую плечи и подмышки.

– Не надо трогать амулет, – положив руку поверх его руки, сказала она доктору Фоссу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное