Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Дольше всех просуществовали те империи, что проводили «политику различения»[11], то есть управляли различными группами населения различным образом, позволяя им говорить на своем языке. Арабский язык, священный язык Корана, не исключал берберский, коптский и персидский. А турецкий не вытеснил арабский. Таким образом, империя формируется путем соединения разных историй между собой. Лояльность волновала империи гораздо больше, чем гомогенность. Верность подданных играла ключевую роль и наделяла империю необходимым единообразием: Карл Великий требовал от всех свободных мужчин приносить присягу верности; власть османских султанов опиралась на слуг рабского происхождения и региональных наместников, которых привлекала своей щедростью. Утверждение повсеместной власти требовало множества верных и деятельных посредников, а также доверительных отношений с местными властями.

Мечтания

Николя Дрокур, говоря о Византии, подчеркивает, что «по сравнению с королевством в империи гораздо больше воображаемого», а разве Османская империя не явилась своему основателю во сне, о чем напоминает нам Жак Павио? Имперские амбиции и мечтания часто также безмерны, как их протяженность в пространстве. Некоторые империи хотели поглотить весь мир, иные были настроены более прагматично (Венеция, Шривиджая) или стремились оградить себя от внешних влияний (Япония). Но те, кем двигало стремление к великим завоеваниям (монголы) или природа универсалистских монотеизмов (Византия, Аббасиды), мечтали о мировом господстве. Монгольский хан носил титул «императора мира», государя, олицетворяющего на земле единого бога Мункэ Тэнгри – «Вечное Небо» (Симон Бержер). Большинство империй с притязаниями на универсализм пытались создать «всеобщие истории», которые обобщили бы человеческий путь с момента Творения до логического завершения, которым и были эти государства (Каролингская, Аббасидская, Османская, Византийская империи и т. д.). Идея преемственности или связи с основополагающей и прославленной моделью возбуждала воображение. Многие империи принимали мессианский характер: они должны были сплотить под своей сенью все народы перед наступлением Страшного суда. Мы замечаем проявления подобных чаяний в Багдаде, Аахене и Константинополе, которые также стремились воссоздать золотой век. Аббасиды заявляли о том, что после периода упадка при правлении Омейядов они вернулись к чистоте общины Мухаммеда в Медине. Карл Великий в 800 г. и Оттон Великий в 962 г. говорили не о создании новой империи, но о воссоздании Римской, о которой также грезил Фридрих II. Независимо от того, насколько обоснованны были подобные притязания, такая преемственность поддерживала старую мечту, помогала ставить амбициозные цели и определяла направления действия. Обращаясь к принципу translatio imperii, монголы воспринимали практики степных империй древности (Симон Бержер). Болгары и сербы подражали могущественной Византии, а Китай создал миф о непрерывности своей государственности.

Многие противоборствующие империи были верны духу универсализма, однако он оставался несбыточной мечтой. Германские императоры не помышляли навязывать свои законы европейским государям: несмотря на все утопические чаяния, они хорошо осознавали реальное соотношение сил. Тем не менее большинство империй стремилось распространить свое влияние, свои идеи, свою систему и свои верования. Так, обратив в христианство славян, Византия экспортировала свою имперскую идеологию. «Неслышная сила»[12] позволяет преодолевать географические рамки и предотвращать вторжения, манипулируя потенциальным противником. Таким же образом работала «политика обольщения» Плантагенетов (Майте Биллоре).

Смерть империй

Несмотря на свои чаяния и могущество, империи умирают, часто становясь жертвами своей необъятности и порождаемых ею бедствий. Греки сказали бы, что все дело в «гюбрисе». Ослабленные своими масштабами, империи взрывались под напором центробежных сил и партикуляризма. Мари-Терез Урвуа говорит о том, что «центральное управление оказалось парализовано появлением новой военно-административной должности великого эмира», а Бернар Думерк утверждает, что «распад доверительных связей между периферией и правительственными органами ознаменовал поворотный момент в военной и политической истории Венецианской империи». Когда империя начинает ослабевать, она тут же притягивает падальщиков.

У монголов были наследники, но они не претендовали на все прежние территории империи. У болгаров и сербов не было амбиций своих дальних предков. Но что-то кроме воспоминаний[13] и мифов (например, о Вселенском халифате) все же остается: в Японии до сих пор правит император, Китай под руководством Си Цзиньпина по-прежнему позиционирует себя как «Срединную империю», а Шривиджая упоминается в индонезийской конституции как одно из государств, стоящих у истоков современной республики, о чем пишет Пьер-Ив Манген.