Империя

Спустя пятнадцать минут в барак приволокли Салмана и Бакру. А кроме них еще человек восемь из местных, в том числе управляющего и охранников, которые были связаны с выходцами с Кавказа наиболее тесно, Салмана, Бакру и буквально висящего на руках молчаливых темных фигур Хункера заволокли в самую большую комнату и плотно прикрыли двери. И в бараке установилась почти абсолютная тишина. Никто больше не пытался ни шевелиться, ни угрожать, ни просить этих загадочных налетчиков. А двое самых отчаянных, попытавшихся воспользоваться тем, что в их комнате находился только один охранник, сейчас лежали на полу, со сломанными ВО ВСЕХ суставах руками и ногами. И их дикие вопли, намертво впечатавшиеся в уши остальных, заставляли всех до боли прикусывать губы или впиваться ногтями в собственные ляжки, лишь бы только не пошевелиться и не привлечь к себе внимание этих черных сынов Иблиса, неподвижно застывших на пороге.

Часа через два, когда весь поселок уже окончательно проснулся и активно обсуждал, что же такое происходит в бараке кавказцев, из леса выскочил вездеход и, лихо развернувшись, затормозил на площади напротив здания конторы. Там как раз разгружались вахтовки, привезшие с рудника ночную смену. Из вездехода вылезли человек десять дюжих молодых мужчин в меховых куртках, на фоне здешних шуб смотревшихся не очень-то серьезно. Они вытащили из кузова носилки с лежавшим на них заледенелым до стеклянного состояния трупом молодой женщины с наполовину снесенной головой. Бабы, сбежавшиеся на площадь вроде бы как встретить возвратившихся со смены мужей, а больше из любопытства, заахали и запричитали.

— Ой, да кто ж это ее так…

В толпе вернувшихся со смены мужчин кто-то глухо произнес:

— Известно кто…

На него тут же зашикали. Сегодня впервые на руднике не было никого из кавказцев, а их барак стоял распахнутый настежь, сиротливо взирая на разгорающийся день выбитыми окнами, но это еще ничего не значило. За несколько лет их всевластия народ на руднике привык молча отводить глаза, а скрежетать зубами только ночью, отвернувшись носом к самой глухой стенке.

Мужчины осторожно поставили носилки на землю, затем извлекли из вездехода кайла и лопаты и, примерившись, начали рыть могилу прямо на площади. Народ замер. Это было что-то неслыханное. Несколько минут местные заворожено наблюдали за ходкой работой мужчин, потом кто-то из самых шустрых спросил:

— Вы чего, прямо тут хоронить будете?

Один из работавших выпрямился и, окинув взглядом замершую толпу, медленно кивнул:

— Да.

— А кто это?

Парень укоризненно покачал головой. Как будто ответ на этот вопрос все окружающие должны были знать.

— Она должна была стать вашей новой управляющей.

Кто-то из женщин ахнул:

— Молоденькая такая…

Парень кивнул:

— Да. Ей было всего двадцать семь. Мы учились с ней на одном курсе, а сейчас приехали ее похоронить.

Кто-то из задних рядов несмело хохотнул:

— Много же вас училось на этом курсе.

Все поняли намек. Когда окончательно рассвело, на вертолетной площадке обнаружились длинные вереницы ярких альпинистских палаток с алюминиевыми скелетами, в которых могло разместиться, наверное, не менее полутора тысяч человек. Как и когда все они добрались до этого глухого таежного поселка, оставалось абсолютной загадкой. Ибо в тех трех вертолетах, которые кружили над поселком незадолго до рассвета, могло поместиться максимум человек семьдесят, ну, если забить под завязку, как сельдей в бочке, — сто. Да и то в зависимости от марки машины.

Парень серьезно кивнул:

— Пятьдесят тысяч. Но здесь собрались не все, а только те, кто смог приехать. — И он снова взмахнул кайлом. Местные некоторое время наблюдали за их работой, потом из задних рядов протиснулся какой-то хмурый мужик и, легонько толкнув одного из приезжих в плечо, произнес:

— Давай пособлю…

К обеду могила была готова. К этому моменту пурга как по заказу утихла, и приезжие, выставив на площадь раскладные столы и стулья, начали раскладывать на ней разнообразную снедь. Местные, до того несмело топтавшиеся по окраинам площади, опасливо поглядывая на безмолвный барак кавказцев, тут совсем уже расхрабрились и тоже понесли на площадь кто горячую картошку, кто печеную рыбу, а кто вяленый медвежий окорок.

Похороны начались около четырех часов. Перед самым началом рядом с безмолвным третьим бараком остановилась машина и из барака выскочило несколько фигур, затянутых в черные комбинезоны, в вязаных шапочках-масках, закрывавших лицо. Народ испуганно ахнул и подался назад, но те молча подошли к машине, быстро навьючили на себя по несколько извлеченных из кузова канистр и вновь скрылись в бараке. Через десять минут, когда тело погибшей, затянутое в пластиковый мешок с молнией, было уже опущено в могилу и местные мужики и приезжие принялись сноровисто засыпать яму, из барака высыпало уже два десятка фигур, которые тут же похватали оставшиеся в кузове канистры и быстро облили стены барака. Затем один из них вытащил из кармана дешевую одноразовую зажигалку и, сдвинув регулятор на максимум, чиркнул колесиком…