Империя

— Пока жив... Кажется, всего на раз осталось, — пробормотал старик, с некоторым смущением оглядев склянку. — А там можно спокойно умирать... Посмотрим, посмотрим, кого этот изверг мне оставил...

Старик прошёл на середину зала, нагнулся над скорчившимся телом, отвернул край плаща. Левая бровь его изумлённо приподнялась, а лицо исказилось болью. Он что-то прохрипел неразборчиво, погрозил кулаком, поднял, морщась, лежавшего на полу мальчика и бережно уложил на диван. Плащ был выброшен. Жертва Великого Зоарха казалась обречённой. Мертвенная бледность лица и ладоней, губы дышали холодом смерти. Бархатная курточка мешком обвисала на исхудавшем теле.

Старик суетился, забыв о дряхлости. Он тёр мальчику щёки и вдувал в лёгкие воздух, он старался согреть ему ноги и ледяные пальцы рук. Он укрыл его тёплыми шкурами и намазал лоб живительным бальзамом. Тщетно. Улучшения не наступало. Старик горестно сморщил лицо, шепча: "Башня... Чёрная башня проклятого канцлера. Сколько же он продержался там? Неужели, несколько суток?.. Отчаяться?.. Нету, нету средства... другого средства я не знаю... Пусть! Моя смерть всё равно неминуема. Это судьба..."

И старик влил остаток эликсира из заветного пузырька в рот мальчику.

глава 2

...Минуло несколько дней. В заброшенном замке жизнь теперь текла по-иному, правда, почти так же неторопливо и спокойно. Когда утренние лучи золотили стены башни, она просыпалась. Просыпалась вместе с первыми голосами бескрайней степи, вместе с шорохом ручья у стены и еле уловимым шелестом трав. В поднебесье, высоко-высоко над замком, поднималась большая чёрная птица, обгоняя солнце, она парила в горячих и сухих потоках воздуха весь день.

В башне, на втором этаже, в зале с низким, неровным потолком и камином, с паутиной в углах и многолетней серой коростой пыли и копоти, пахнущей тайной и покоем, просыпался мальчик. На широкой деревянной кровати, где он спал среди роскошных, но ветхих, до прозрачности вытершихся простынь и одеял, ещё пряталась ночь. Нега манила, уговаривала смежить веки, хранила легкие, будто наркотические ароматы, казавшиеся мальчику ароматами заморских пряностей. Само время дремало, забившись в мягкие складки пуховиков...

Но мальчик всё-таки просыпался, растревоженный каком-то новым дыханием ветерка, случайно влетевшего в окна. Мальчик смотрел на узкие бойницы, в которых сияло небо, на пятна солнечного света, ещё неуверенные и словно чуть дрожащие. Он игрался с искорками, повисшими на полусомкнутых ресницах, потом подходил к окну, садился на ещё прохладный камень стены.

Красновато-пепельная пустыня простиралась вокруг, и только изредка чуть сильнее подувший ветерок нарушал однообразие, поднимая пыльные вихри.

Безоблачное небо уходило вдаль и там, казалось, не решившись соединиться с землею, тянулось ещё дальше и дальше, в немыслимую бесконечность. Как будто мир сделался плоским...

Мальчик смотрел и смотрел, забыв обо всём на свете. Шли минуты. Просыпался второй обитатель башни. Медленно, превозмогая груз лет, поднимался со скрипучего ложа, погружал ступни в мягкие, меховые тапочки и надолго замирал в таком положении, собираясь с силами. Наконец, сердце вспоминало — тело бодрствует, пора разгонять кровь, стуча с надсадными рывками, как будто в груди ему стало не за что держаться...

А солнце уже жарило вовсю, и только в башне, за толщей камня царила приятная прохлада. Старик подходил к окну, щурясь на ослепительный лоскут неба за ним. Фигурка мальчика тёмным контуром вырисовывалась на фоне лазури. Старик становился рядом с мальчиком, долго рассматривал его взбившиеся вихры, казавшиеся чуть золотистыми от растворённого в песках сияния пустыни. Потом он касался рукой его нагретых волос, невесомых, текучих между пальцами шелковистыми ручейками. Мальчик чуть вздрагивал, стряхивал наваждение, тело его напружинивалось, будто готовясь взлететь в вязкий от жары воздух...

Мальчик спрыгивал с бойницы, сбивал ладонями пыль с коленок и благодарно прижимался щекою к руке старца.

Время близилось к полудню.

Мальчик и старик спускались вниз, пробираясь сквозь захламлённые помещения, шли в пристройку. Там дух старины ещё более усиливался, смешивался с озорным настроением приключений и беспорядка, а прохлада, исходившая от земляного пола, была особенно приятной. От каждой старой вещи веяло волшебством. Их было много, этих теперь никому не нужных безделиц, и мальчик подолгу занимался ими. Не играл, но просто видел в воображении, как когда-то они служили воинам и ремесленникам, учёным и музыкантам, и даже сейчас они несли в себе то, чем обладали прежде. Поломанные, искорёженные, эти предметы оставались интересными и даже красивыми. Следы времени не портили, а только усиливали чары. И мальчик мечтал...

Приносили дрова — узловатые поленья, с терпким, смоляным ароматом. Огонь в очаге пылал, окружающее пространство как-то изменялось, становилось ещё уютней, почти родным, а внешний мир отодвигался, уходил в нереальность...