Империя

— Один способ — уступить нам выборы. Тедди не столь уж преуспел за свой первый срок. И нам с Платтом не впервой совместно определять исход выборов. Но в этом году у него на уме нечто совсем иное. Он хочет, чтобы Маккинли взял Рузвельта в вице-президенты.

Херст задумчиво почесывал живот, уставясь на египетское божество с головой коровы, которое столь же пристально смотрело на Херста.

— Дьюи сгорел, — сообщил он божеству.

Крокер засмеялся; звук был малоприятный.

— Это интервью в «Уорлд» его погубило.

— А я бы мог разыграть адмиральскую карту. — Херст закрыл глаза. — Я мог сделать его президентом.

— Беда в том, что вы не могли раскрутить миссис Дьюи.

Блэз, как и остальная публика, с изумлением прочитал адмиральское интервью. Слегка поломавшись, Дьюи изъявил готовность быть президентом; это легкая работа, заявил он, вы просто делаете то, что вам велит конгресс. Случившийся конфуз следовало всецело поставить в заслугу миссис Дьюи.

— Тедди никто не хочет, — сказал Шеф, приоткрыв один глаз и внимательно глядя им на Крокера.

— С каких пор это имеет значение? Платту нужно выставить его из Нью-Йорка. Единственный способ — сделать его вице-президентом. Босс Куэй из Пенсильвании…

— Его выдворили из сената.

— Пустое дело, — процедил Крокер. — Кому нужен этот сенат? Но всем нужна Пенсильвания, а Мэтт Куэй держит ее руках. Нью-Йорк и Пенсильвания сделают Тедди вице-президентом.

— Ох уж эти боссы, — нейтральным голосом сказал Херст. Как бы в подражание корове-богине он широко раскрыл оба глаза.

— А Марк Ханна? Это ведь босс всей республиканской партии.

— Нет, — вдруг отрезал Херст. — Все в руках у Маккинли, он просто позволяет Ханне собирать дань и быть за все в ответе. На прошлой неделе Тедди в Вашингтоне вымаливал у Ханны эту должность, но тот сказал: нет, никогда, а Маккинли сказал: пусть победит достойнейший. Маккинли хочет Эллисона.

Блэзу предстояло еще освоить весь реестр американских политических деятелей. Он смутно что-то слышал о пожилом сенаторе от Айовы по имени Эллисон, который с неколебимой верностью представлял в сенате не столько жителей штата Айова, сколько интересы корпораций.

— Эллисона Маккинли не получит, — сказал Крокер. — А это значит, что не очень-то он его и хочет.

— Может быть, именно поэтому он и говорит, что хочет его. — С каждым днем Шеф становился все более похож на политика, чем на газетного издателя. Блэз глубоко сомневался, насколько мудро такое перевоплощение. Яркие бабочки не должны превращаться в омерзительных гусениц. — Ребята из Белого дома хотят Долливера[102]. Его хочет Дауэс.

— Долливер, — медленно произнес Крокер, как бы давая этому имени возможность подольше побарахтаться в том болоте, из которого многие достойные люди великой республики не могут даже выплыть на поверхность, подобно светлячкам, мысленно записал Блэз. Он начинал постигать трюки, на которых строится журналистика. Какая бы фраза при всей ее бесстыдности ни пришла первой на ум человеку, не читающему ничего, кроме газет, она должна быть подхвачена и разыграна вопреки ее, мягко сказать, неточности.

— Лодж поддерживает Лонга. Штаты Новой Англии поддерживают Лонга. — Херст тронул струну банджо, и даже привычного ко всему Крокера передернуло.

— Лодж с утра до ночи работает на Тедди. — Крокер посмотрел на банджо, словно это был судья, которому приходилось платить вдвое больше обычной цены. — Он делает вид, что поддерживает Лонга. Это его прикрытие. Кандидат Новой Англии, этот Долливер — не Эллисон — на самом деле представитель Среднего Запада. Вот, скажем, Рут…

— Да, Рут… — Херст поморщился. Блэз понимал смысл сказанного, только когда политики переходили на свой забавный язык, столь похожий на парижский воровской жаргон. Ясно, что обоим фигура Рута представлялась весьма внушительной. Но очевидно, оба не считали Рута претендентом.

— Кого же хотим мы, мистер Херст? — наконец впрямую спросил Крокер.

— Кого угодно, только не Тедди, — столь же прямо ответил Херст.

— Разумеется, это вы. Что касается меня, то я как Платт. Я хочу, чтобы ноги Тедди не было в штате Нью-Йорк. С ним нельзя иметь дело.

Херст повернулся к Блэзу.

— Я договорился. Он считает тебя здесь единственным джентльменом. Поезжай в Филадельфию в его вагоне. Каждый день записывай все, что он говорит, и сообщай по телефону, а стряпать мы будем здесь, на месте.

— С «ним», то есть с полковником Рузвельтом?

Глаза Херста были устремлены на великолепную картину школы Тинторетто, работу, по мнению Блэза, ученика, которому не суждено было стать мастером. Херсту нетрудно было всучить все, что угодно, если уверить его, что это Искусство.