Империя

— Подражать, — почти про себя автоматически поправил Блэз. У Шефа по-прежнему были проблемы с английским языком. — Теперь я понимаю, что мы вместе можем многого добиться этим летом, да и осенью, да и потом. Но что мне действительно от вас нужно — я хотел бы просить вас поработать на меня. Нет, не совсем так; я хотел бы поработать на вас, способствовать распространению ваших идей, если бы вы только согласились возглавить в качестве редактора «Нью-Йорк америкэн». Вы же прирожденный редактор.

Очень ловкий ход, подумал Блэз. Все-таки Шеф кое-чему научился. Уотсон поблагодарил за оказанное доверие, но сразу на наживку не клюнул. Сказав несколько любезностей, он удалился. Херст вздохнул.

— Трудная работа, — прокомментировал Блэз.

— Он потрясающий оратор, — сказал Джим. — Но когда нет толпы, утомителен.

— Хочу узнать твое мнение, Джим. — Херст повернулся к Дэю. Блэз вдруг почувствовал острую ревность. Они перешли уже на «ты», с Херстом такое бывало крайне редко. Джим по отношению к Херсту являлся старшим членом конгресса, и все равно: потребовался целый год, чтобы он перешел на «ты» с Блэзом.

— Я думаю, полковник Брайан предпримет еще одну попытку, и я по-прежнему буду с ним, но поскольку его кандидатуру не выдвинут, то, полагаю, номинация демократов достанется вам, а то и Кливленду, если ему вздумается выступить в роли Лазаря.

— Кливленд фактически мертв. — Херст повернулся к Блэзу. — Я получил место в комитете по труду — через труп Уильямса. — Потом к Джиму. — Как принимается закон в палате?

— Сначала кто-то должен его для вас написать, — сказал Джим. — Затем… все же конгресс — это не газета.

— Это я и сам подозревал. А вот этот дом очень похож на газету. Чем Рузвельт отличается от меня? Поднимает шум, выдумывает новости… — он повернулся к Блэзу. Очень сожалею по поводу пожара в твоей типографии. Тебя, надеюсь, это не остановит?

— Выпуск газеты возобновится на следующей неделе. Есть также вероятность, что Каролина продаст все-таки «Трибюн». — На этот счет Каролина высказалась очень туманно. Он знал, что ей нужны деньги на погашение долгов Джона Эпгара Сэнфорда. Но, с другой стороны, если ей удастся продержаться еще год, она получит свою долю наследства, а оно продолжает расти, несмотря на расходы, связанные со строительством итальянского палаццо на Коннектикут-авеню. Блэз заставил поработать Хаутлинга, чтобы тот оказал давление на нетерпеливых кредиторов Сэнфорда. Если бы ему удалось спровоцировать кризис…

— Хотел бы наложить руки на ее газету, — задумчиво сказал Херст. — Она вдохнула в нее жизнь. Поразительно. Женщина!

— Отвратительно, что это сделала моя сестра.

— Она ко всему прочему еще и в политике разбирается, — добавил Джим. — Китти ее просто обожает. А ведь в нашей семье главный политик — это Китти, — пояснил он.

— Я хочу расследовать железнодорожно-угольную монополию, — сказал Херст, обращаясь прежде всего к Джиму. — Я истратил шестьдесят тысяч долларов своих денег, пытаясь выяснить, каким образом шесть железнодорожных компаний тайно владеют одиннадцатью угольными шахтами и получают дешевый уголь, при этом разводняют акционерный капитал и продают акции публике, а генеральный прокурор и этот болтливый мошенник, что живет в доме через дорогу, все это отлично знают, но даже пальцем не пошевелят.

Блэзу импонировал херстовский чисто газетный подход к политике. Он выискивал скандалы и разоблачал их. Но только теперь вместо увеличения тиража он получал возможность подрывать администрацию. Это была уже политическая власть.

— Этим должен заниматься юридический комитет палаты представителей. Я научу, как это делается. Не думаю, однако, что вам удастся выкурить генерального прокурора.

— Поживем — увидим. Если мою кандидатуру выдвинут, я передам Национальному комитету демократической партии полтора миллиона долларов на избирательную кампанию.

Джим даже присвистнул и расплылся в улыбке.

— Почему же после выдвижения кандидатуры? Раздайте их заранее и вашу кандидатуру наверняка выдвинут. — Херст пропустил это мимо ушей, он продолжал:

— Идея в том, что партии, собирая деньги, не нужно будет идти с протянутой рукой к железнодорожным компаниям, трестам, как это бывает, когда выдвигают кандидата-консерватора…

— Всего с пятью пальцами. — Джим улыбнулся Блэзу, который вдруг понял, что у него никогда не было друга, если не считать сына бывшей любовницы.

— Что? — У Херста был озадаченный вид.

— Шутка. Наша с Блэзом. — Блэзу понравилось объяснение Джима.

— Рузвельту, — с мрачной гримасой сказал Херст, — все время везет.

— За исключением тех случаев, когда не везет, — заметил Джим. — Он, конечно, особый случай.

— Наверное, я его ненавижу. — Однако тонкий голос Херста звучал скорее печально, чем страстно. — Он называет меня убийцей Маккинли.

— Почему бы вам не написать, что это он нанял анархиста для покушения на Маккинли, чтобы самому стать президентом? — сымпровизировал Блэз, чем доставил удовольствие Джиму.