Империя

— О, я уверена. — Однако Каролину одолевали сомнения. В последние годы общеизвестная эксцентричность полковника Сэнфорда достигла грани безумия: опасаясь отравления, он заставлял дворецкого пробовать кушанья. Когда было тепло, полковник отдавал предпочтение дочери перед сыном; когда листья начинали опадать, предпочтение отдавалось сыну. В дни осеннего равноденствия писалось очередное завещание. Судьбе было угодно, чтобы он скончался в холодное время года; когда он переезжал железнодорожные пути, лошадь споткнулась и сбросила его прямо под колеса «Голубого экспресса». Смерть была мгновенной. Случилось это год назад, и нью-йоркские адвокаты до сих пор разбираются в различных вариантах завещания. В сентябре Каролина и Блэз будут знать, кому что досталось. К счастью, сэнфордское состояние достаточно велико и его хватит на двоих. А что касается Сен-Клу, то это дворец, построенный одним из не самых умных, а потому невероятно богатым министром финансов Людовика XV. Когда Каролина была ребенком, во дворце насчитывалось не менее сорока слуг, а две деревни на территории имения обеспечивали рабочие руки для полевых работ. Но по мере того как безумие все сильнее овладевало полковником, потенциальные убийцы скопом изгонялись из имения и в конце концов некому стало поддерживать великолепие, оплаченное компанией «Обожженный кирпич Сэнфорда», расположенной в городе Лоуэлл, штат Массачусетс, а также исключительно прибыльной железной дорогой Цинциннати — Атланта; эту дорогу построили вместо другой, которую разнес в щепы дядюшка миссис Камерон, генерал Уильям Текумсе Шерман, во время своего энергичного марша к морю.

Дети заполнили комнату, эти шестеро создавали такое впечатление, что их по меньшей мере дюжина. Племянница миссис Камерон, ее флегматичная дочь Марта, дочь Керзона, мальчик Герберт и Кларенс, некрасивый младший брат Адельберта Хэя, сын домашней знаменитости — Джона Хэя, американского посла при Сент-Джеймсском дворе. Миссис Камерон с непререкаемой властностью скомандовала:

— Девочки, марш в конюшню. Там есть коляска. Мистер Адамс, то есть дядюшка Дорди, привез вам двух пони. Мальчики могли бы поиграть в лаун-теннис в Плакли…

— Мы победили, миссис Камерон, — сказал Кларенс юношеским ломающимся голосом. — Война закончена на папиных условиях. Куба навсегда свободна, — внезапно пробасил он под всеобщий хохот. — Нам надо сохранить Пуэрто-Рико. Для себя.

— Главная проблема, — сказал, заливаясь румянцем, угрюмый носатый Герберт, — это Филиппины. Вы, американцы, просто обязаны их удержать. Воспользовавшись…

— Мы решим судьбу Филиппин за завтраком, — сказала миссис Камерон и выставила ребятню за дверь.

Каролина подошла к массивному столу, что стоял у окон, выходящих на террасу. На выщербленной столешнице грушевого дерева в беспорядке лежала почтовая бумага сенатора Камерона, имения Сурренден-Деринг, американского посольства в Англии. Надо написать Блэзу, вспомнила Каролина, рука ее потянулась к бумаге. Она терзалась искушением воспользоваться посольскими бланками, но решила, что это выставит ее в ложном свете. Лучше взять бледно-серую бумагу поместья. Но тут ей попалась на глаза маленькая стопка листков для заметок цвета старой слоновой кости с пятью алыми сердцами — мастью червей, сложенная, как карточная колода.

— Что это такое, миссис Камерон? — Каролина взяла листок в руку.

— О чем ты? — Миссис Камерон прикрыла за детьми дверь.

— Бумага для писем. Пять… — Каролина разглядывала крошечные алые сердца.

— … червей. — Миссис Камерон забрала у Каролины листок. — Ума не приложу, кто это здесь оставил. Я буду тебе признательна, если ты никому не скажешь, что нашла здесь эти листочки.

— Тайное общество? — спросила заинтригованная Каролина.

— Тайна тут есть, конечно. И в некотором смысле общество тоже.

— Но что… кто же такие «пять червей»?

Миссис Камерон холодно улыбнулась.

— Догадайся сама. Да теперь их осталось только четверо. Как фрейлин у Марии Шотландской.

— Тех всегда было четыре.

— Ну, а этих было пятеро. Как поется в старой балладе, где раньше было пятеро, стало четверо, где было четверо, стало трое… — Миссис Камерон внезапно тяжело вздохнула. — Со временем никого не останется.

— Вы — одна из них?

— О нет! Я этого недостойна! — сказала миссис Камерон и вышла из комнаты, сжимая тайну в своей длинной властной руке.

Каролина дописала до середины письмо Блэзу, когда в гостиную через балконную дверь вошел Дел Хэй. Он был точной копией своей матери, Клары Хэй, ширококостой красивой женщины, произведшей на свет столь же крупного, широкого в бедрах сына; верхняя часть его лица была значительно меньше, чем нижняя, в отличие от Каролины: ее лицо по форме было скорее треугольным, с широкими бровями.

— Мы победили, — сказал Дел.

— В качестве приветствия я предпочитаю традиционное «доброе утро», — холодно откликнулась Каролина. — Мне сегодня все сообщают о нашей победе, и никто даже не упомянул о погоде. К тому же я никого не побеждала. Другое дело твой отец и ты.

— И ты тоже. Ты американка. Это великий день для всех нас.