Империя ангелов

Удар коленом. Я выбиваю у него нож. Он хватается за револьвер.

Ему все еще не хватает скорости, чтобы мне угрожать. Поворот запястья – и я вырываю у него оружие, поворачиваю дулом к нему, заставляю его нажать на курок. Выстрел. В его зеленой куртке дыра.

Он промедлил, теперь он мертв.

107. Жак

Рисуемые мной сцены крысиных боев в канализации не устраивают меня. Они недостоверны. Перечитывая написанное, я не ощущаю себя их участником.

Внезапно в моей голове звучит фраза, как будто произносимая шепчущим ангелом: «Не объясняй, а показывай».

Мои герои должны непрерывно действовать. Их психология будет определяться их поведением, а не диалогами. Я возвращаюсь к изучению крыс.

Я еще мало их знаю, надо узнать больше, чтобы понять, иначе читатель почувствует фальшь. Я иду в зоомагазин и покупаю шесть крыс, четырех самцов и двух самок. Единственный способ не фальшивить – внимательно наблюдать за реальностью.

Моя кошка встречает новых соседей оскаленными клыками и угрожающим взглядом. Не знаю, помнит ли она, что ей полагается на них охотиться: если судить по ее поведению, то проще поверить, что дело обстоит наоборот.

Моим шестерым гостям не нужно совершать заплывы за пропитанием, но я все равно замечаю у них четкое распределение ролей. Один самец держит в страхе всех остальных, одна самка превращена в козла отпущения.

Как ни хочется мне вмешаться, я сдерживаюсь. Это не диснеевское кино. В природе нет места расшаркиванью, и я своим вмешательством не изменю принятые правила.

Я остаюсь нейтральным наблюдателем, записывая то, что замечаю, и соображаю, как интерпретировать их поведение. Долой любой антропоморфизм! Записи служат топливом для моих текстов.

Чтобы добавить зрительный эффект, я рисую крысиные мордочки. Рисунков все больше. Мысленно я устанавливаю видеокамеру и обдумываю ракурс съемки. Я записываю на рисунках предложения по съемке в движении, по зуму, удаленно. Это невероятно полезно. Теперь в моих описаниях крысиных боев есть близкие планы крысиных морд с оскаленными зубами и панорамы канализационных стоков. Камера скользит среди дерущихся, фиксируя их в самые выразительные моменты. Еще я работаю над соединительными кадрами.

Я разрабатываю особую манеру письма – покадровую. Драки в канализационной жиже я ставлю, как ставит «водные мюзиклы» в лазурных бассейнах пловчиха-хореограф Эстер Уильямс. Вот только у меня вода зеленая, мутная, вонючая, медленно багровеющая от крови. При помощи стрелок и пунктиров я управляю движением моих крысиных армий и поступками героев в центральном сражении моего романа.

108. Венера

После своего короткого выхода я жду завершения дефиле остальных девушек. Две-три, по-моему, красивее меня. Лишь бы судьи не сделали выбор в их пользу! Вот бы подставить им ножку, вот бы они сверзились со своих высоченных каблуков и сломали шеи! Напыщенные цапли! И походка у них не просто расхлябанная, а бесстыжая! Кем они себя вообразили? Ненавижу их! Мне нравится представлять, как я царапаю в кровь их личики своими острыми ноготками.

Мне необходимо выиграть!

Я молюсь о титуле «Мисс Вселенная». Если там, наверху, кто-нибудь меня слышит, умоляю, вступись за меня!

109. Космический полет. Тревоги

– Внимание, готовность. Правый борт! – командует Рауль, снова входя в роль командира эскадрильи.

Как ни велико мое возбуждение, не могу не думать о своих клиентах. Где они в эту секунду? Я слишком далеко от них, чтобы уловить их зов, их мольбы.

Рауль, видя мое замешательство, кладет мне на плечо руку:

– Не волнуйся, старина, никакой катастрофы нет. Люди как кошки: всегда приземляются на все четыре лапы.

110. Игорь

Поднимаюсь с волчьим воем, придающим мне храбрости. Это привлечет внимание врагов? Ничего не поделаешь. На мой вой отзываются другие «волки». Наша стая сильна, быстронога, она мне вместо семьи. Мы дружно воем под светлеющим оранжевым небом, по которому сползает испуганный овал луны.

Чеченское войско, засевшее в лесу, торопится на выручку к своим, вооруженное до зубов: на их джипы установлены пулеметы. На нас наползает настоящая лавина: их будет десятеро против одного нашего.

Десяток моих однополчан сразу падают как подкошенные. На эпитафию нет времени. «Волки» гибнут по-волчьи, с оскаленными пастями, с окровавленной шкурой, среди тех, кого сами только что загрызли.

Но лично я гибнуть не собираюсь. Живой солдат, даже трусливый, причинит противнику больше потерь, чем мертвый смельчак.

Я лезу под кузов бронетранспортера. Наш сержант живой, он сидит под изгородью и подзывает меня знаками. Внезапно руку, которой он мне машет, отрывает снарядом, в следующую секунду голова моего командира слетает с плеч.

Поднятию духа это не способствует.

Не знаю почему – то ли из-за музыки у меня в ушах, то ли из-за хлещущей вокруг кровищи, то ли из-за непрерывных вспышек, – но настроение у меня шутливое. Скорее всего, это оттого, что всякий чувствует потребность сбить драматический накал, собраться с духом перед лицом смертельного ужаса.