Империя: чем современный мир обязан Британии

Индия стала Ирландией в ином масштабе, а Амритсарская бойня стала индийским Пасхальным восстанием. Она породила мучеников националистического движения с одной стороны и кризис доверия — с другой. В обеих странах националисты начали с мирных просьб о гомруле — самоуправлении в рамках империи. В обоих случаях потребовалось насилие, чтобы заставить британцев согласиться. И в обоих случаях британский ответ на насилие был шизофреническим: резким внизу, мягким наверху. Если, как сказал Ганди, Амритсар “потряс фундамент” империи, то первое потрясение вызвали события в Дублине тремя годами ранее. Фактически индусы некоторое время учились у ирландцев. Когда молодой Джавахарлал Неру посетил Дублин, он счел партию Шин фейн “самым интересным движением… Их доктрина — не просить о милостях, но вырывать их”. Когда индийский визионер Бал Гангадхар Тилак хотел выразить протест против разделения Бенгалии, он воспринял ирландскую тактику бойкота. Даже президентом ИНК в декабре 1918 была избрана ирландка — Анни Безант, полубезумная теософка, которая полагала, что ее приемный сын [Джидду Кришнамурти] был “новым воплощением Мирового Учителя”, и которая видела в гомруле ответ на индийский вопрос.

Но важны были не националистические потрясения сами по себе, а тот факт, что они потрясли империю. Прежде британцы не испытывали сомнений в допустимости стрельбы в защиту своей империи. После восстания в Морант-Бэе настроения начали меняться. К моменту Амритсарской бойни решимость, некогда проявленная людьми, подобными Клайву, Николсону и Китченеру, казалось, совершенно испарилась.

* * *

В этот тревожный межвоенный период был человек, продолжавший верить в Британскую империю. Британцы для него были “восхитительно подготовленными людьми”, которые “триста лет работали, чтобы добиться доминирования в мире в течение двух столетий”. Они “изучили искусство быть господами, искусство, как держать узду так, чтобы туземцы даже не замечали ее”. Даже его любимый фильм — “Жизнь бенгальского улана” — был на имперскую тему.

Адольф Гитлер в “Моей борьбе” и застольных беседах неоднократно выражал свое восхищение британским империализмом. Что следует делать Германии, рассуждал он, так это учиться у англичан. “Богатство Британии, — говорил он, — является результатом… капиталистической эксплуатации 350 миллионов рабов-индийцев”. Именно это наиболее восхищало Гитлера: эффективное притеснение “низшей” расы. И было очевидно, где то место, в котором Германия могла попытаться повторить этот опыт. “Территория России станет для нас тем же, — провозгласил он, — чем была Индия для Англии”. Если Гитлер и критиковал британцев, то только за то, что те слишком самокритичны и снисходительны к подвластным народам:

Англичане теперь упрекают себя в том, что неправильно управляли этой страной, поскольку там не наблюдается особого подъема. Поступили они правильно. Но было бы неразумно ожидать от индийцев воодушевления.

В 1937 году Гитлер дал министру иностранных дел лорду Галифаксу совет, как быть с индийскими националистами. Англичанам, по его мнению, следовало “расстрелять Ганди. Если этого окажется недостаточно, чтобы принудить [индийцев] к подчинению, — расстрелять дюжину ведущих членов [Индийского национального] конгресса. Если и этого мало, расстрелять двести и так далее, пока порядок не будет восстановлен”.

Гитлер не сомневался в том, что империи-конкуренты, а не туземцы-националисты представляют реальную угрозу британскому владычеству:

Англия могла бы потерять Индию, если бы английская администрация в Индии сама подверглась расовому разложению (о чем в данный момент в Индии не может быть и речи), либо в том случае, если Англия потерпит крах в войне с каким-нибудь более могучим, чем она, противником… Но о том, чтобы английскую власть в Индии могли свергнуть сами индийские бунтовщики, не может быть и речи. Если англичане вернут Индии свободу, в течение двадцати лет Индия утратит ее снова.

Он был столь же обезоруживающе откровенен, признаваясь, что его собственная версия империализма будет ужаснее британской: