Империя: чем современный мир обязан Британии

Благодаря Британской империи мои родственники расселились по всему миру — они живут в Альберте, Онтарио (Канада), Филадельфии (США) и Перте (Австралия). Благодаря империи Джон, мой дед по отцовской линии, в двадцатилетнем возрасте продавал скобяные изделия и выпивку индейцам в Эквадоре [2]. Я рос, восхищаясь двумя большими пейзажами Анд, которые он повесил на стене гостиной моей бабушки, и двумя мрачными куклами индейцев, согнувшимися под тяжестью вязанки, которые совершенно не сочетались с фарфоровыми статуэтками в застекленном шкафу. Из-за империи мой второй дед, Том Гамильтон, офицер ВВС, более трех лет сражался с японцами в Индии и Бирме. В своих письмах, любовно сохраненных бабушкой, он удивительно подробно и выразительно рассказывает о Британской Индии в военное время и рассматривает английское владычество через призму своего скептического либерализма. Я все еще помню, как радовался, перебирая его индийские фотографии. Помню мурашки от его историй о пикирующих “бортах” и изматывающей жаре. Благодаря империи мой дядя Иан Фергюсон, имевший образование архитектора, получил работу в калькуттской фирме “Макинтошберн” — филиале управляющего агентства “Гилландерс”. Затем он пошел на флот и оставшуюся часть жизни провел за границей: сначала в Африке, а после в странах Персидского залива. Мне он казался самой сущностью авантюриста-бродяги: загоревший, сильно пьющий и отчаянно циничный. Это был единственный человек, который всегда, с самого раннего моего детства, обращался ко мне как к взрослому — со сквернословием, черным юмором и всем прочим.

Его брат — мой отец — тоже испытал в свое время приступ Wanderlust [3].В 1966 году, после окончания медицинского факультета в Глазго, он пренебрег советами друзей и родственников и уехал с женой и двумя маленькими детьми в Кению, в Найроби, где и работал в течение двух лет, преподавая и занимаясь врачебной практикой. Таким образом, благодаря Британской империи мои воспоминания раннего детства связаны с колониальной Африкой: хотя Кения к тому времени три года была независимой, а по радио постоянно звучало харамбе(“потянем”) Джомо Кениаты, едва ли там что-либо изменилось со времен Второй мировой. У нас были свое бунгало, служанка, поверхностное знание суахили и ощущение совершенной безопасности. Это волшебное время навсегда запечатлело в моей памяти вид охотящегося гепарда, пение женщин из племени кикуйю, запах первых дождей и вкус спелого манго. Думаю, моя мать никогда не была более счастлива. И хотя мы в итоге возвратились в Глазго, наш дом всегда оставался полон кенийских сувениров. На диване лежала кожа антилопы, на стене висел портрет воина масаи. В комнате стояла грубая, но изящно украшенная скамья для ног, на которую моей сестре и мне нравилось залезать. У каждого из нас был барабан из кожи зебры, пестрая корзина из Момбасы, мухобойка из волос антилопы гну, кукла кикуйю. Не осознавая того, мы росли в небольшом постколониальном музее. У меня до сих пор хранятся деревянные гиппопотам, бородавочник, слон и лев, которые некогда были главными моими сокровищами.

Мы вернулись домой, в Шотландию — навсегда. А вот моя двоюродная бабушка Агнес Фергюсон (для тех, кто ее знал — Агги) не вернулась. Она родилась в 1888 году в семье моего прадеда Джеймса Фергюсона, садовника, и его первой жены Мэри. Агги стала примером преобразующего влияния имперской мечты. В 1911 году, соблазненные очаровательными картинами канадских прерий, она и ее новоиспеченный супруг Эрнест Браун решили последовать примеру его брата: оставить дом, семью и друзей в Файфе и отправиться покорять Запад. В обмен на бесплатные сто шестьдесят акров целины в Саскачеване они должны были построить там жилье и обрабатывать землю. Согласно семейной легенде, Агги и Эрнест хотели плыть на “Титанике”, но на борту случайно оказался только их багаж. Это была удача, однако им пришлось начать новую жизнь с нуля. Агги и Эрнест, думавшие сбежать от противной шотландской зимы, быстро разочаровались. Гленрок оказался глушью, где постоянно дул ветер и где было гораздо холоднее, чем в промозглом Файфе. Там было жуть какхолодно, о чем Эрнест и написал своей невестке Нелли. Первое их жилище было настолько примитивным, что они прозвали его “курятником”. Ближайший город, Муз-Джо, находился на расстоянии девяноста пяти миль. Сначала их непосредственными соседями были индейцы — к счастью, дружелюбные.