Империя. Чем современный мир обязан Британии

И все же черно-белые фотографии, аккуратно отправляемые родственникам на Рождество и изображавшие самих переселенцев и их “дом в прериях”, безыскусно рассказывают историю успеха и самореализации, историю о трудном достижении счастья. Став матерью трех здоровых детей, Агги перестала выглядеть жалкой эмигранткой. Эрнест, обрабатывая землю прерий, стал загорелым и широкоплечим, он похорошел и сбрил усы. “Курятник” сменился домом, обшитым досками. Ощущение изоляции по мере того, как все больше шотландцев селилось в этом районе, уходило. Это давало возможность вдали от родины отмечать вместе с соотечественниками Хогманай[4], поскольку “здесь немногие, кроме шотландцев, празднуют Новый год”. Сейчас десять их внуков живут в Канаде — стране, в которой доход на душу населения не просто на ю% выше британского. Он таков, что уступает только показателю Соединенных Штатов. И это все благодаря Британской империи.

Поэтому я не могу сказать, что вырос в “тени империи”: это значило бы нарисовать слишком мрачную картину. Для шотландцев империя была ярким солнечным светом. К 70-м годам XX века от нее, возможно, осталось не так уж и много, однако моя семья была всецело воспитана в имперском духе, и его важность не подвергалась сомнению. Действительно, наследие империи было вездесущим, и мы считали ее частью жизни. Каникулы, проведенные в Канаде, нисколько не изменили это впечатление — как и систематические нападки на католическую Ирландию, которые в те дни были обычным делом для обитателей южного берега реки Клайд. Я рос, все еще самодовольно думая о Глазго как о “втором городе” империи. Я читал — некритически — романы Генри Р. Хаг-гарда и Джона Бакена. Я восторгался всеми (по сути имперскими) спортивными схватками, в первую очередь — турами “Британских львов” по Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке (пока они не были, к сожалению, прекращены)[5]. Дома мы ели “имперское печенье”, а в школе посещали “имперскую стрельбу”.

* * *

Доводы против

Ко времени, когда я стал подростком, образ мира, управляемого невозмутимыми парнями в красных мундирах и пробковых шлемах, стал чем-то вроде избитой шутки, сырьем для “Летающего цирка Монти Пайтона” или “Так держать: вперед через Хайбер”. Архетипический сюжет этого жанра показан, на мой взгляд, в фильме “Смысл жизни по Монти Пайтону”. Забрызганный кровью “Томми”, смертельно раненный в сражении с зулусами, исступленно восклицает: “Полагаю, я убил пятнадцать этих гомиков, сэр. Там, дома, меня бы повесили! Здесь мне дадут гребаную медаль, сэр!”

В 1982 году, когда я поступил в Оксфорд, империя уже не казалась даже смешной. “Оксфордский союз”[6] тогда обсуждал торжественные заявления, выдержанные в духе “Наш колледж сожалеет о колонизации”. Будучи молодым и глупым, я опрометчиво выступил против подобных жестов и тем самым преждевременно завершил свою карьеру в студенческой политике. Мне стало понятно, что далеко не все разделяют мое радужное видение имперского прошлого Британии. Мало того: некоторых однокашников возмутила моя готовность его защищать. Начав изучать предмет более серьезно, я с прискорбием заключил, что я сам, как и моя семья, были дезинформированы: издержки Британской империи существенно перевесили выгоду от нее. В конечном счете империя оказалась одним из Величайших Зол.

Нет нужды приводить аргументы против империализма. Я думаю, их можно объединить в две группы. Первый подход подчеркивает отрицательные последствия империализма для порабощенных, второй — для колонизаторов. К первой традиции принадлежат как националисты, так и марксисты (Голам Хосейн Хан, индийский историк, живший еще в эпоху Великих Моголов, автор “Обзора новых времен” (1789), палестинский ученый Эдвард Сайд, автор книги “Ориентализм” (1978), Ленин и другие). Ко второму лагерю относятся либералы — от Адама Смита до тех, кто утверждал, что Британская империя даже для англичан является “пустой тратой денег”.